Единственный украинский полный метр в каннской официальной программе — фильм дебютанта Наримана Алиева «Домой» — снят на трёх языках: на русском, на украинском и на крымско-татарском, впервые в таком объеме звучащем с экрана кинотеатра. Отец и младший сын едут из Киева в Крым, чтобы похоронить старшего, погибшего в АТО. Им предстоит пересечь полстраны и сухопутную границу, сама мысль о приближении к которой вселяет не напрасные опасения. Отец говорит с сыном по-татарски, с остальными — по-русски, а сын переходит с крымско-татарского на украинский, когда хочет отстроиться от отца, подчеркнуть, что его жизнь теперь в Киеве, где университет, где покойный жил со своей украинской женой и откуда отправился в зону боевых действий. «Из-за тебя он погиб», — кричит девушке мужчина. «Из-за меня, а не из-за войны?», — кричит она в ответ.
После пяти лет войны, о масштабах и влиянии которой на украинское общество у нас мало задумываются, в украинском кино наступает время напряжённой рефлексии: во время фестиваля мне приходилось слышать и о будущих проектах, связанных с посттравматическим синдромом в духе «Таксиста», и о фантастическом кино на тему того, что будет происходить на территориях после окончания боевых действий. В России эти картины не покажут и даже не выложат на торренты (попробуйте найти в сети хоть одну украинскую картину, снятую после 2014-2015-го года), а о человеческой цене геополитики у ближайшей западной границы не принято говорить в отечественной массовой культуре. Донбасс остаётся в зоне умолчания, Крым удобнее воспринимать в курортно-романтическом ключе; у нас о Крыме теперь снимают комедии.
«Зачем этот Крым, там никогда ничего хорошего не будет», — в сердцах бросает юноша отцу, без перерыва давящему педаль газа: мертвец должен быть похоронен по мусульманскому обряду, как можно скорее и в родной земле. Как в «Антигоне» Софокла — трагедии, краеугольным камнем лежащей в фундаменте западной цивилизации — в основе сценария этого роуд-муви лежит конфликт между переменчивым человеческим законом (правила пересечения границы, взаимоисключающие требования со стороны украинских и российских властей) и неотвратимым законом божественным — обязанностью живущих хоронить своих мертвецов.
Как в «Тесноте» Кантемира Балагова, чей второй фильм «Дылда» соревнуется с картиной «Домой» за призы «Особого взгляда», в картине Алиева приближение к войне, последствия войны, невозможность выполнения всех требований человеческого закона актуализируют самые древние и надёжные пласты существования: родство по крови, религия предков; идентификация со светским столичным образом жизни, приверженность зыбкой современности слезает с живого сына, как карнавальная позолота — из мира новой семьи брата он перемещается в семью отца, знакомится с родственниками, которых никогда не знал прежде, и совершает добровольный выбор в пользу традиции, которую прежде не воспринимал всерьёз, считал устаревшей. Хотя в картине Алиева можно найти объяснимые для дебютанта драматургические огрехи, эта возрожденная, заново обретающая новый смысл архаика оказывается невероятно убедительной.
По-французски фильм Алиева, на премьере напомнившего зрителям о судьбе своего народа, Олега Сенцова и других удерживаемых Россией украинцев, называется «Земля Крыма», фильм Алиева — ответ на вопрос, кому на самом деле нужна эта земля.
