«Эпидемия. Вонгозеро» (основной конкурс)
В стране — вспышка эпидемии неизвестного вируса, телевизионные сводки пестрят новыми случаями заражения, людей предупреждают о классических симптомах, общих для всех зараженных. Кровавый кашель, побелевшие глаза, ещё по мелочи. В центре повествования — настоящий герой боевика Сергей (Кирилл Кяро), спасающий одновременно двух женщин: бывшую жену Ирину (Марьяна Спивак) и новую даму жизни Аню (Виктория Исакова).
В школах объявляют карантин, трассы, ведущие из Подмосковья в Москву, перекрывают, мир вокруг сигнализирует о катастрофе. Но до Подмосковья беда ползёт медленно, поэтому сосед Сергея по загородному дому Лёня (Александр Робак) зовёт его с подругой на ужин. Трапеза не сложится: Леня станет отпускать сексистские шуточки в адрес Ани, а она укажет ему место. Но уже спустя какие-то считанные часы они бок о бок вынуждены будут спасать свои семьи от приближающегося кошмара. Вооружённые банды обступают поселок и по своим причинам не собираются никого оттуда выпускать.
«Эпидемия. Вонгозеро» — настоящий бульдозер в конкурсе ММКФ. Он нагло задвинул все ленты программы и проехался по ним безостановочным драйвом и будоражащим саспенсом. «Эпидемию» сложно назвать фильмом, у неё, как заметил сам постановщик, компромиссный финал, и к драматургии картины при желании можно предъявить немало претензий.
Происхождение вируса и лекарство, которым инфернальные санитары покрывают людей, останутся без объяснений, да и история обрывается на самом интересном месте, как в каком-нибудь «Инопланетном вторжении. Битва за Лос-Анджелес». Важно принять правила игры, установленные продюсерами «ТНТ-Премьер». А правила эти очень простые: «Эпидемию» нужно воспринять как пролог с вариативным финалом. Дальше нас ждёт сериал (восемь эпизодов), где концепт, несомненно, обретёт свою конечную мутацию.
«Эпидемия. Вонгозеро» — самый главный проект о биологическом заражении за всю историю российского кино. Если попытаться вспомнить работы, так или иначе связанные с вирусами в жанре зомби-муви, на ум приходит только самобытный синефильский фольклорный хоррор Михаила Брашинского «Шоппинг-тур», оставшийся, к сожалению, непонятым зрителями. У «Эпидемии» есть все шансы стать зрительским хитом. Несомненное чутье на «людские» проблемы документалиста Павла Костомарова и энергетика, выработанная им на «Законе каменных джунглей», помогли ему создать, вероятно, самый честный коммерческий проект года на российском ТВ, ну а пока в качестве бонуса у нас есть полный метр.
«Моя жизнь на втором курсе» (основной конкурс)
Сегодняшний Иран. Две подруги едут на студенческую экскурсию. Аве становится плохо, она теряет сознание и разбивает головой писсуар в туалете. Махтаб вынуждена срочно принимать решения, которые впоследствии изменят всё.
За Ираном в конкурсе ММКФ следить особенно интересно. В 2016 году на фестивале победил тонкий и мудрый фильм «Дочь», но в «Моей жизни на втором курсе» увидеть фаворита сложно. Это пусть и правильно сделанный фильм, но всё же чересчур простой и ученический. Синопсис настраивает на худшее, ждёшь медленного и перегруженного процедурными подробностями материала, но всё оказывается легче и проще.
Расследование трагичного происшествия сведено к минимуму — никакого бумажного кошмара, некогда поразившего европейское сознание в «Разводе Надера и Симин» Асгара Фархади. В фильме Расула Садр Амели история сконцентрирована именно на внутренней борьбе Махтаб, начинающей испытывать чувства к молодому человеку Авы, попавшей в кому. Борьбы сильно недостаёт как в кадре, так и внутри персонажей. При просмотре не покидает ощущение неуверенной студенческой хватки, хотя режиссёру Расулу Садр Амели уже 66 лет, а это его четвёртый полнометражный фильм. К тому же три предыдущих его работы тоже основывались на историях молодых девушек. От человека, который 20 лет исследует женскую психологию в кино, ждёшь большего психологизма, иначе так можно всю свою режиссёрскую жизнь превратить в «жизнь на втором курсе».
«Сашин ад» (программа «Фильмы, которых здесь не было»)
Экспериментальный проект амбициозного белорусского кинокритика и режиссёра Никиты Лаврецкого обещал стать важной находкой фестиваля. Главный герой, Саша, пишущий музыку, на имиджборде 4chan знакомится с брюссельским рэпером Оли, ребята какое-то время общаются в интернете, а затем встречаются в оффлайне. Рэпер приезжает в Минск на концерт и планирует немного поработать вместе с Сашей, но Саша оказывается не просто затюканным задротом, а настоящим сатанистом.
Эстетика фильма, достойная работ одного из главных андеграундных режиссёров Олега Мавроматти, остаётся, к сожалению, всего лишь эстетикой. По большому счёту, претензия к фильму только одна: героям не достаёт глубокого психологизма, выгодно отличающего Мавроматти от других невольных последователей. Никита Лаврецкий, бесспорно талантливый и понимающий автор, излишне сконцентрирован на внутрифильмовых ритуалах: двойная экспозиция человека в свечах и двери; герои, появляющиеся в кружочках, тёмные обряды, которые вершит Саша. И если первая половина фильма воспринимается как заявленный автором необычный постсоветский мамблкор (остроумный, местами милый), то вторая, напрочь лишённая комедийного потенциала — непосредственная зарисовка безумца по умолчанию. Герой спустится в ад. Но поступок этот не подвергается мифологическому переосмыслению, не собирает фильм в исходной точке и не объясняет его, а выглядит просто безыдейным эскапизмом. При всех попытках игры в эсхатологию, «Сашин ад» не перерастает в высказывание, а при всей напускной привлекательности фильм без идеи так и остаётся фильмом без идеи.
«Перелётные птицы» (программа «Фильмы, которых здесь не было»)
Семидесятые. Расцвет наркоторговли в Колумбии. Главные герои наблюдают за увеличивающимся интересом гринго к марихуане. Не думая о последствиях и цене своих решений, они потихоньку начинают строить империю, незаметно для себя втягивая в неё родных и насылая таким образом на свой род проклятие.
Премьера фильма Сиро Герры и Кристины Гальего состоялась в каннской программе «Двухнедельник режиссёров». Для Гальего, продюсировавшей «Объятия змея» Герры и «Ад в твоих глазах», это режиссёрский и сценарный дебют. Герру нельзя назвать заурядным автором, всё-таки в массовом киноманском сознании он закрепился чуть ли не как единственный режиссёр из Колумбии, который на доступном экспортном уровне рассказывает истории из жизни своей страны.
Однако случай «Птиц» можно считать симптоматичным для оскаровской категории «Лучший фильм на иностранном языке», в которую кино едва не попало. Выходит, совершенно невыдающуюся криминальную историю достаточно поместить в этнический сеттинг — и можно пожинать лавры за энциклопедически размеренное повествование и максимально понятное линейное содержание фильма.
Для того, чтобы не быть «сериалом "Наркос" в джунглях», режиссуре Герры не хватает авторской выдержки и какой-то, что ли, провокации. Сцена с поеданием собачьего дерьма за мешок денег — это давно приевшийся шок-контакт из любого фильма про картели, как и банальная мораль: всё взаимосвязано, никакой поступок не пройдёт безнаказанно. Немного обрядов, немного национальных танцев — и вот уже фильм имеет право на что-то претендовать. Потому что Колумбия, потому что там больше нет известных режиссёров, потому что и рак рыба.
«Кочевники» (программа «Вокруг света»)
У юного Хуссейна из Марокко есть мечта уехать на постоянное место жительства в Европу, но его мать и думать не может о намерении сына: ведь старший брат Хуссейна, уехавший во Францию, угодил за решётку.
«Кочевники» — кино о юности, о лете, о первых чувствах, о перманентном подростковом желании не сидеть на месте. До высот фильмов о побегах от себя и за границу тунисца Мохаммеда Бен Аттии («Хеди», «Дорогой сын») «Кочевники» не добираются, но они вполне уместно выглядели бы в основном конкурсе ММКФ.
«Работа без авторства» (программа «8 с половиной фильмов»)
Грандиозное полотно Флориана Хенкеля фон Доннесмарка («Жизнь других») создано в редкой и почти утраченной форме киноромана. Фильм начинается со сцены на выставке дегенеративного (по мнению нацистов) искусства в Германии 1930-х годов. Маленького Курта туда приводит его тётка Элизабет. Ребенок заглядывает в пугающие глаза демонической скульптуре, а в глаза ребенку заглядывает экскурсовод в исполнении Ларса Айдингера, высмеивающий абстракционизм. «У тебя тоже так когда-нибудь получится», — даёт он наказ.
Дальнейшие минуты и часы перед зрителем будут сменяться десятилетия. После Второй мировой войны Курт поступит в академию художеств, где влюбится в Элли с факультета моды. А при знакомстве с её родителями внутри молодого человека произойдёт слом — он кое-кого узнает. Тень, что будет неустанно преследовать его годами — отец Элли, профессор Карл Зибанд, главный гинеколог СС, стерилизовавший Элизабет, а затем отправивший её на мучительную смерть в газовой камере.
Доннерсмарк безостановочно бьёт из тяжёлой артиллерии и оставляет неизгладимые эмоциональные воронки в восприятии. Чего стоит одна сцена, где Элизабет после вручения букета фюреру во время шествия сходит с ума. Она произносит гениальный монолог про сущность жизни, заключённую в одну лишь ноту на старом пианино, а затем начинает извлекать мелодию тарелкой об висок своего безупречно арийского черепа.
Каждое откровение очень похоже на истину, вынашиваемую в авторском уме десятилетиями. Про «Работу без авторства» невозможно рассказать в двух абзацах, просто кощунственно. Как это сделать, если самому Доннерсмарку едва хватает трёх часов в постоянном ментальном метании искр между художником, переживающим становление (Том Шиллинг) и одарённым нацистским учёным, стремительно теряющим былую власть (блистательный Себастьян Кох).
«Работа без авторства» в каждом своём новом кадре порождает новую бурю, этот фильм — как химическая реакция в человеческом теле. Влюблённость, смятение, гнев. Хаос противостоит созиданию, истинная красота истинному уродству, рождение вырождению.
Все чудовищные картины останутся в подсознании мальчика, но будут стёрты на холсте. Не вычеркнуты из памяти, не забыты, а просто стёрты. Это такая техника. Как жир и войлок. Как твои воспоминания и мои. Как голая тётя Элизабет, за который подглядывает маленький Курт и одетый в парадную форму СС профессор Карл Зибанд, на которого смотрит маленькая Элли. Любые образы и хронотопы подвергаются в фильме дуализму, отзеркаливанию и противопоставлению. Говорить о том, что это пошлость — примерно так же, как жаловаться, что есть только ад и рай, но ничего посередине.
