Российский кинематограф, кажется, отыскал новую тему для сюжетов. На этот раз в центре внимания окажутся военные события в Сирии. Одной из картин об этом конфликте станет «Своя война: Шторм в пустыне» — режиссерский дебют Алексея Чадова.
Хочется провести параллель с вашим актерским дебютом. Картина Алексея Балабанова «Война» рассказывала о событиях чеченской войны. Теперь как режиссер вы тоже отправляетесь в современные боевые действия, на этот раз в Сирию. Почему первой картиной в статусе режиссера вы вновь выбрали тему войны?
Я много раз уже рассказывал про это. Года три назад я был в Екатеринбурге на «Днях Балабанова», где представлял свой первый фильм – «Война». И собрался полный зал, меня все спрашивали и благодарили за Ивана Ермакова, и там были молодые люди лет двадцати и еще моложе, то есть даже младше самой картины. И я был так удивлен. Поколения сменились, а Ваня Ермаков все еще живет. Поэтому я вернулся, сел и начал писать сценарий, взял своего героя из «Войны», как талисман… А потом решил прийти с этой историей в кинокомпанию СТВ – к тем, с кем я пришел в кино. И продюсер Сергей Сельянов прочел сценарий и спросил: «Неплохой, а ты сам его написал?» (Смеется.)
В вашей фильмографии есть две знаковые военные картины. Первая, уже упомянутая «Война» Балабанова, – жесткая и бескомпромиссная картина о судьбе солдата. Вторая, «9 рота» Федора Бондарчука о героическом событии в Афганистане, которая делает большую ставку на кинематографичность и зрелищность, стала одним из первых современных военных блокбастеров. Какой подход разговора о войне вам ближе, и как опыт предыдущих съемок отразился в новой картине?
Я дебютировал у великого режиссера Алексея Октябриновича Балабанова, считаю себя его учеником, люблю его стиль, видение. Он умел сочетать арт со зрительским восприятием. Хороший пример – «Брат», он стал народным фильмом, но его сложно назвать чисто жанровым. Хотелось бы двигаться в этом направлении. В своем дебюте я пытался создать полудокументальный, честный эффект. Старался избежать пафоса, хотя совсем без него такие картины невозможны. Всегда нужно искать золотую середину. Я много общался с военными консультантами, надеясь понять, что и как могло случиться с моим героем в реальной жизни.
В своем дебюте я пытался создать полудокументальный, честный эффект.
Не так давно выходил фильм «Братство» Павла Лунгина, и его не очень тепло встретили участники тех действий. Как вы думаете, каким образом воспримут вашу картину русские солдаты, прошедшие сирийскую войну?
Сейчас очень сложная и больная политическая атмосфера в мире. Теперь большой блокбастер — это повестка политического дня. Мир обострен, он на грани эмоционального срыва. В 2011-2012 я говорил: «Чего вы жалуетесь? Мы живем в самое лучшее время, несмотря на проблемы». И через пару лет все изменилось. Не хочется скатываться до нравоучений и говорить: «Вот посмотрите – эти хорошие, а эти плохие». Когда ты начинаешь подходить к материалу так, это моментально вызывает отторжение.
Насколько «Своя война: Шторм в пустыне» будет связана с оригиналом? Стоит ждать каких-то отсылок и параллелей?
Все есть, но делалось это не ради отсылок. Мне кажется, они легли органично. Герой проходит частично похожий путь, но попадает в совершенно другую культуру и страну. Там даже пишут справа налево. Это позволяет все-таки сделать абсолютно другую атмосферу.
С какими трудностями вы столкнулись в своей первой режиссерской работе, и не поменялось ли ваше отношение к актерству?
Это оказалось не просто трудно. Команда двигалась, как по минному полю, и надеялась, что у нас получится довести проект до конца. Мы решили снимать, и началась пандемия. Хотели выбрать локацией Иорданию — границы закрыли. Затем Марокко, Тунис. И Казахстан нас подвел. Там река Или, один в один Евфрат. Где мне его еще снять? Я вам клянусь, так географию я даже в школе не изучал. В последний момент и Казахстан закрылся, но через год все-таки удалось там доснять эпизоды, после снятия ограничений.
Перед нами стояли какие-то нереальные задачи, и я благодарен тому опыту, который удалось приобрести. Представьте, летит вертолет Black Hawk, а навстречу ему наш Ми-8, и нужно снять, как они расходятся близко друг от друга. Рисовать я не люблю, графика вредит в этом жанре. Должна быть натуральность, железная фактура. Мы ведь не мультик делаем. А пойдите найдите военный Hummer на постсоветском пространстве. 10 человек пытались решить эту, казалось бы, простую задачу. Одну машину пришлось перекрасить за два часа до съемок. Были сплошные препятствия, но они нас мобилизировали. Самое главное, на этой картине сработал человеческий фактор. В одной из воинских частей, где я раньше снимался 20 лет назад, меня узнали и помогли решить вопрос с вертолетами. Это ценно.
Перед нами стояли какие-то нереальные задачи, и я благодарен тому опыту, который удалось приобрести.
Кинопрокат в России переживает не лучшие времена. Как должно меняться наше кино, чтобы вернуть зрителя?
Нам нужно снимать больше качественного кино. Зритель привык к определенным жанрам. Например, много ли вы знаете российских экшен-драм за последнее время? По пальцам одной руки можно пересчитать. Если бы выходило, например, десять боевиков в год, два-три из них точно «выстрелили», нашли бы своего зрителя, появились бы режиссеры этого жанра, команды, которые могут делать такие сложно-постановочные, трюковые фильмы. Надо больше снимать, и, конечно же, давать дорогу талантливым молодым режиссерам.
В каком направлении вы хотели бы дальше развивать карьеру?
Я точно знаю, что хотел бы делать то, что мне нравится. Это я понял два года назад, когда сел писать сценарий после съемок «Аванпоста» и «Игры на выживание». Тогда я еще параллельно со спектаклем возился и понял, что от всего устал. Пришел с этим чемоданом домой и осознал, что больше не хочу жить в таком бешеном темпе. Постоянно летать, сниматься, чтобы прокормить семью и всегда быть на виду. Я в подобном режиме с 20 лет. Сейчас хочу сидеть читать, писать, участвовать только в том, что мне очень нравится, и, конечно же, снимать самому.
