Уже несколько лет продолжается спор Каннского фестиваля и стриминговой платформы Netflix: из-за особенностей французского законодательства, оставляющего большое окно между театральным релизом фильма и его выходом в интернете, киносмотр не может брать в конкурс проекты американского производителя, всё чаще спонсирующего арт-мейнстрим, но не желающего (по собственным коммерческим соображениям) соблюдать местные правила.
Однако — Netflix в дверь, а он в окно: соперничество с главным конкурентом за внимание зрителя — сериалами — заставляет режиссёров-авторов всё дальше проникать на территорию жанрового кино, усложнять драматургию, удивлять зрителя неожиданными поворотами (для расслабленной российской критики обновлённая повестка оказалась серьёзным испытанием: это больше не фильмы про медитирующих два часа экранного времени китайских рабочих, как в нулевые — подробный пересказ сюжета способен испортить зрителю впечатление от просмотра).
Две показанные друг за другом в разных программах картины могли бы, при некоторой обработке, превратиться в очередные эпизоды «Чёрного зеркала», знаменитого сериала Netflix (новые выйдут на платформе 5 июня).
«Малыш Джо» Джессики Хауснер в основном конкурсе — не столько фантастика, сколько социальная антиутопия, в которой вкрадчиво критикуется погоня современного человека за «счастьем» (в том числе медикаментозным), за «нетоксичными отношениями», за покоем, как будто покой бывает не только у мёртвых. Ожившие мертвецы, бесприютные души в чужих телах, похищение души — зомби в расширительным смыслом стали основной темой 72-го Каннского фестиваля, это заметили уже все. Как и серии «Чёрного зеркала», сценарий «Малыша Джо» вызван к жизни страхом перед неизвестным, перед очередной инкарнацией чудовища Франкенштейна — перед будущим, в котором технологии, медицина и прикладная психология меняют привычные отношения между людьми и наши отношения со средой. Ад — это не другие, ад — это другие, одномоментно ставшие вежливыми и покладистыми.
В буклете к фильму приводятся слова Эрвина Чаргаффа, бихимика и исследователя структуры ДНК, о том, что современный человек — гибрид Прометея и Герострата, легкомысленно относится к эволюции, проходившей миллионы лет, противопоставляет ей научное любопытство отдельных учёных, способных раз и навсегда нарушить баланс в природе. Один из сценариев разрушительного эксперимента явлен в картине Хауснер.
Алиса, мать подростка и амбициозная учёная, вместе с коллегами по корпорации работает над новым сортом малинового цветка, который не только украшает интерьер, но и — при должном уходе — способен сделать своего обладателя счастливым, продуцируя особый запах. Цветок получил имя «Малыш Джо», в честь сына главной героини — мальчик становится одним из первых подопытных. Оба создания — ребёнок и цветок — одинаково дороги матери (не самая сенсационная, но сатира на концепцию «you can have it all» — и семью, и карьеру). Коллеги Алисы участвуют в процессе с нарастающим энтузиазмом, скептицизм проявляет только немолодая сотрудница лаборатории, у которой в прошлом уже были нервные срывы, поэтому все вокруг считают её слегка сумасшедшей (а на самом деле она просто слишком ясно и критично видит реальность, не желая поддаваться групповым галлюцинациям). Этот персонаж, видимо, является в картине воплощением подлинной, неудобной, иногда истеричной человечности, не искажённой посторонними химическими веществами.
Хауснер всегда уделяла много внимания визуальной стороне своих картин, экспериментировала с цветами и фактурами — и для произведения автора, очевидно проявляющего интерес к качеству картинки, «Малыш Джо» кажется не до конца додуманным, не впечатляющим высоким качеством сконструированного мира, не столько кинематографическим, сколько телевизионным.
Гораздо ближе к фантастике, ближе к «Чёрному зеркалу» и одновременно дальше от него «Виварий» Лоркана Финнегана, показанный в «Неделе критики» (с сериалом картину сближает общее британское происхождение, британская традиция графичных антиутопий, идущая от «Заводного апельсина» Стэнли Кубрика). Молодая пара (Джесси Айзенберг и Имоджен Путс) приходит в агенство недвижимости и вместе со странноватым агентом отправляется в новый коттеджный поселок «Даль» — на осмотр будущего дома; выйти оттуда им уже не удастся. Запертые среди одинаковых, пустых, уходящих до горизонта домов, они получают от невидимых наблюдателей посылки с едой, галантерейными товарами и — однажды — с новорождённым ребёнком. Надпись на коробке гласит, что, вырастив младенца, они окажутся на свободе (отсюда «виварий», замкнутое пространство, где растят нечто живое). Странноватое, орущее, непредсказуемое существо быстро становится сатирой на родительство вообще, а весь фильм — зловещей метафорой «благополучной жизни», для которой, якобы, нужны «дом», «бытовой комфорт» и «дети». Ничего отличного от этой эталонной мечты среднего класса таинственные злоумышленники не предлагают — именно от этого героям и зрителям и становится так тошно.
Оба фильма окажутся в прокате и найдут своих поклонников, хотя им очевидно не хватает радикализма и weirdness «Чёрного зеркала» и других телевизионных проектов. Nice try, кинематографисты, допущенные до Круазетт — старайтесь ещё.
