«Черная орхидея»: Рецензия Киноафиши
Вообще-то, новый фильм Брайана Де Пальмы называется «Черный Георгин» (The Black Dahlia), и героиня, давшая имя картине, собственно, носила прозвище Черный Георгин, и не очень понятно, чем георгин хуже орхидеи и почему один цветок следовало на протяжении всего фильма переименовывать в другой. Впрочем, особенности российского проката, сопровождаемые какими-то вечными трудностями перевода, вполне позволяют производить подобные замены. К тому же оба этих ретрорастения, окрашенные в радикальный черный, в равной степени способны олицетворить те цветы зла, что распускаются в The Black Dahlia на благодатной почве крови, лжи и инфернальной отчужденности человеческого существования.
В основу «Черного Георгина», премьера которого состоялась 27 сентября в «Синема Парке», лег одноименный роман известного автора криминальных бестселлеров Джеймса Эллроя, созданный в 1987 году по мотивам реальных событий: 15 января 1947 года молодая актриса Элизабет Шорт по прозвищу Черный Георгин была найдена неподалеку от Голливуда разрубленной пополам, без внутренних органов и с ртом, разрезанным от уха до уха. Полиция, побоявшаяся даже обнародовать снимки с места преступления, в итоге так и не смогла раскрыть это дело, несмотря на наличие более двух десятков подозреваемых. Первоначально фильм должен был ставить Дэвид Финчер (проект «Черного Георгина» разрабатывался им еще до «Бойцовского клуба»), однако Финчер взялся за экранизацию расследования другого нераскрытого преступления, точнее, целого ряда преступлений, совершённых на рубеже 1960–1970-х годов серийным убийцей по прозвищу Зодиак (картина, которая так и будет называться – «Зодиак», выйдет на экраны в 2007 году), так что в режиссерское кресло сел Брайан Де Пальма.
Мир, который выстраивает Де Пальма, крася кадр за кадром в теплые коричневые тона уютного ретро, – это ад, полный двуличия, искушения, ненависти, боли, насилия и сарказма, величественный мрачный монумент с выверенно архаичными нуар-мизансценами, хичкоковскими тенями и стилизованным хэппи-эндом. Ради двух героинь-антиподов режиссер, впрочем, время от времени меняет цветовое решение фильма: невинная жертва обстоятельств в исполнении Скарлетт Йоханссон облачена во все белое, вплоть до нижнего белья, которому «аккомпанируют» вырезанные сутенером хозяйские инициалы, и самое пространство вокруг нее насыщено светом; Хилари Суонк, играющая необычную для себя роль femme fatale (первоначально на ее месте должна была оказаться Ева Грин), – искусительное и омерзительное воплощение зла, – напротив, одета в черное, и цвет кадра вокруг нее сгущается до контрастной перенасыщенной черноты. Два бывших боксера (Мистер Огонь и Мистер Лед; второй вспомнит эти давние прозвища, когда, прижимая лед к разбитому лицу, будет провожать тело товарища в пылающую печь для кремации), а ныне детективы (Аарон Экхарт и Джош Хартнетт) идут по следу убийц(ы) Элизабет Шорт ради, как сказал бы Цицерон, чести и славы более, чем ради других благ, однако они прекрасно осознают, из какого теста сделаны: это тесто – «честолюбие, гордыня и недовольство собою». Один проигрывает бой другому, чтобы, потеряв челюсть, получить деньги и устроить в дом престарелых психически больного отца, расстреливающего птиц и мастерящего кораблики; второй грабит банк, дабы откупиться от шантажиста. За спиной друг у друга напарники ведут собственное расследование, двойную и тройную игру, делая ложные ходы в лживых партиях и умудряясь остаться искренними друзьями до самой смерти, коя приберет одного и бросит горькую финальную мудрость второму. Но их секреты – лишь жалкая тень секретов Лос-Анджелеса, мрачных тайн города, построенного из гнилых декораций, которые жуликоватый продюсер продал за бесценок еще более жуликоватому строительному подрядчику, затеявшему ради им же изувеченного любовника жены порнофильм, каковой приведет в итоге к одному из самых жестоких убийств в истории Америки. Ниточка кровавого безумия протянется от заправляющих Лос-Анджелесом эксцентричных семейств, отцы которых убеждены, что «простая еда порождает честных людей, а высокая кухня – дегенератов», и жалеют, что во Второй мировой США не присоединились к Гитлеру, – в Голливуд, чьи амбиции и махинации весьма точно проанатомирует шеф отдела убийств: «Голливуд нас имеет по полной программе». И в параллель всей этой милейшей картине, где наркотики, психозы, пресыщенно-извращенная сексуальность и непробиваемый сплав ненависти, равнодушия и презрения позволяют разрубать людей надвое и распарывать им рты от уха до уха, – встык и в противоход сумасшествию богатых «тихих американцев», рисующих сначала кистью у себя на стенах, потом ножом на телах жертв кровавую арлекиническую улыбку Гуинплена (где нет уже карнавального задора николсоновского Джокера из «Бэтмена», а остается лишь беспримесный ужас с аурой невротической галлюцинации), – из недр кинопленки с пробами Элизабет Шорт начинает звучать реквием: трогательная девушка с виноватой улыбкой, нелепыми любовными историями и грустью в глазах, гениально сыгранная Мией Киршнер, опровергает, сама того не осознавая, все, что становится известно о ней после ее смерти. Героиня Хилари Суонк произносит знаменательно точную, хотя и целиком лживую, фразу: «Я пыталась стать порочной. Это трудно. Я слышала, что Бетти порочна от рождения», но кадры потраченной впустую пленки и та трагедия дель арте, что превратит останки Элизабет в объект варварского патологоанатомического искусства, перевернут нарисованную свидетелями картину. Несмотря на своего рода хэппи-энд, все, что придавало существованию смысл и вдыхало в него свет, погибло вместе с девушкой с кинопленки, и если герои Джоша Хартнетта и Скарлетт Йоханссон этого еще не понимают, то Брайан Де Пальма понимает прекрасно. Из строгого осознания данного факта проистекает мощная и точная портретная прорисовка характеров, составляющих красочную и разноликую галерею ада. Эта же ясность рождает и достойную драматургии визуализацию, когда каждый кадр – произведение искусства. В каком-то смысле – ars moriendi, искусства умирания.
Vlad Dracula
