«300 спартанцев»: Рецензия Киноафиши
Положа руку на ту область, где у людей находится сердце, должен заметить, что фильм «300» (а именно так он озаглавлен в оригинале) надлежало бы назвать «Спартанская резня фермопилой», поскольку данное творение Зака Снайдера – самый настоящий трэш, хоть и рядящийся в кожу, содранную с эпоса. Несмотря на то что основой для графического романа Фрэнка Миллера и Линн Варли и базирующегося на нем снайдеровского фильма послужил знаменитый подвиг 300 спартанцев в Фермопильском ущелье, к античной истории свежевыпущенное полотно не имеет почти никакого отношения.
С одной стороны, Снайдер и его сценаристы отдались во власть геродотовских преувеличений, доведя их до предела: персидская армия предстает сборищем монструозных тварей, неведомых существ, обитающих на краю ойкумены. Притом все эти великаны с лезвиями вместо рук, уроды с разлагающейся плотью, полумумифицированные особи неясной природы и прочий неевропеоидный сброд – все они покрыты столь обильным пирсингом, что невольно задаешь себе вопрос: а с чем, собственно говоря, сражались спартанцы – с нашествием вражеской армии или с вызывающе дурной манерой дырявить себе ноздри, брови и соски, впаивая в плоть разнообразные металлические кольца? Апофеозом подобного дурновкусия оказывается несчастный царь Ксеркс, предстающий перед столь же несчастным зрителем в виде накрашенного и наманикюренного транссексуала. Надо заметить, что Ксеркс выступает здесь не только образцом новаторского подхода авторов к половой дифференциации времен Греко-персидских войн, но и готовым наглядным пособием по искусству пирсинга – и даже на монетах его профиль чеканится с доброй толикой воткнутых в лицо олимпийских колец.
С другой стороны, «300» – сплошная модернизация. Томный и стильный (стильный, разумеется, за гранью абсолютного китча) персидский царь призывает коллегу, Леонида, к «взаимообогащению культур», а супруга Леонида меж тем рассуждает об искусстве «светского разговора» и спорит об «идеализме и реализме». С таким же успехом создатели «300» могли вложить в уста своих героев постулаты квантовой механики или тезисы негативной диалектики. Я уж не говорю о традиционных исторических ошибках, коими полны выпекаемые с завидной регулярностью исторические фильмы. Главная из них состоит в том, что греки никогда не называли себя «греками» (в качестве собирательного это слово использовалось лишь римлянами), но – как раз примерно со времени Греко-персидских войн – исключительно «эллинами» (этноним был позаимствован у фессалийского племени гомеровской эпохи), и общая родина именовалась, соответственно, Элладой, но уж никак не Грецией. Тут, естественно, можно возразить, что комиксу не обязательно быть исторически корректным, поскольку это комикс, однако вообще-то – если речь, конечно, не идет о пародийных постмодернистских реконструкциях в духе «Монти Пайтон» или Дерека Джармена – любое произведение, вклинивающееся в ту или иную историческую реальность, должно брать на себя определенные обязательства перед этой самой реальностью. Просто ради минимальной достоверности предмета.
Впрочем, основная проблема «300» – даже не в полной культурно-исторической несообразности. Основная проблема «300» заключается в том, что Зак Снайдер, за чьими плечами шкворчит и гноится никуда не годный «Рассвет мертвецов», при попытке создать визионерскую фреску постоянно скатывается в дешевый трэш – от уродливого псевдоволка и превращенной в болезнетворное мясо коллегии эфоров до сытной плотской жатвы Фермопил, где кровь хлещет как из ведра и демоны растут как грибы. Лишь в двух эпизодах – мистериальном танце рыжеволосой пророчицы и фрагменте с деревом, увитым искалеченными телами поселенцев, – Снайдеру удается достичь красоты, не отягощенной ни копеечной фарш-эстетикой, ни псевдоэпической демагогией. В прочих сценах – там, где «картинка» все еще оставляет кое-какие надежды, – в дело вмешивается закадровый голос, который поясняет не очень сообразительному зрителю, что, вообще говоря, происходит, и простыми рублеными фразами, изливающими в нечеловеческом количестве героико-освободительный пафос, вколачивает последние гвозди в крепкий фермопильский гроб.
Vlad Dracula
