«Бобби»: Рецензия Киноафиши
Эмилио Эстевес, симпатичный актер и толковый режиссер, снял гениальное кино о смерти Роберта Кеннеди. Гениально это кино в том числе – и прежде всего – потому, что жизнь и смерть Кеннеди даны не как факт биографии данного исторического персонажа, а как факт биографии множества людей, напрямую к Роберту Фрэнсису Кеннеди никакого отношения не имевших. Фильм «Бобби» – мозаика, определенным образом смонтированная «нарезка» из жизней нескольких персон, так или иначе связанных с лос-анджелесским отелем «Амбассадор», где в июне 1968 года Кеннеди, успешно ведший свою президентскую кампанию, и был застрелен (собственно, почти все события картины происходят в течение одного дня – 5 июня). Большинство этих людей, чья жизнь неторопливо тасуется перед нами на экране, будут ранены во время покушения на кандидата в президенты, но не только такого рода «кровное» родство объединит героев в финале. Персонажи «Бобби» непосредственно связаны с Кеннеди еще до трагедии в «Амбассадоре» – связаны как с символом нации и, если угодно, ее иконой.
Конечно, картина Эстевеса – абсолютная апология, панегирик Роберту Ф. Кеннеди, в конце концов в силу трагической развязки переходящий в реквием. Однако, с другой стороны, вспомним, что Роберт Кеннеди, лишенный очевидных недостатков своего брата Джона, был, пожалуй, самой светлой фигурой американской политической истории ХХ века. В любом случае, он выгодно отличался от того сборища трагикомических бездарей и прохвостов, которые возглавили пострузвельтовско-эйзенхауэровскую Америку и возглавляют ее до сих пор. Кеннеди предстает у Эстевеса олицетворением той идеи, что политика не грязная работа, а гражданский долг, и в этом смысле режиссер в полной мере возрождает выпестованную эпохой Просвещения и (как бы?) опровергнутую Верденом, Освенцимом и Хиросимой идею нации как духовно-политического единства, цементируемого общностью идеала. Заметим, что такой просветительский/просвещенческий взгляд упраздняет любое этническое противостояние, что и было наглядно показано Эстевесом на кухне «Амбассадора», где негры и мексиканцы вначале приходят к консенсусу друг с другом, а затем и с белыми. Шеф-повар в исполнении Лоренса Фишберна (кажется, это лучшая его роль, несравнимая ни с образом Морфеуса у братьев Вачовски, ни тем более с образом Отелло у Оливера Паркера) в знак признания нарисует для юного мексиканца на стене, которая в эпилоге июньской трагедии будет забрызгана кровью, корону короля Артура, тоже когда-то бывшего простым юношей, а затем объединившего под мудрым правлением враждующие племена. Очевидно, что эта корона – неназываемо и опосредованно – предназначается также тому, кто стал символом американской нации, уставшей от экономического кризиса, политического раскола, уличных беспорядков, расовой розни и вьетнамского кошмара, то есть Роберту Кеннеди. Чехословацкая журналистка, с упоением рассказывающая о «пражской весне»; спивающаяся поп-дива; пожилой привратник с лицом Энтони Хопкинса, перекочевавший в ясный и теплый человеческий мир из экранизированного Дэвидом Джонсом «Процесса» Кафки; молодожены, спасающиеся путем женитьбы от отправки молодого человека во Вьетнам; двое юнцов из предвыборного штаба, наглотавшиеся лизергиновой кислоты и в сопровождении колоритного хиппаря-наркодилера в неожиданно приятном исполнении Эштона Катчера выходящие на прямую связь с Богом, а заодно и с транслируемыми через шкафы и стены событиями американской истории; директор отеля, невольно разрушающий свое семейное счастье, и уволенный им менеджер, – все эти и многие другие персонажи, явленные вперемежку с кадрами кинохроники, и есть Bobby. Роберт Кеннеди обращается к зрителю только с документальных записей, без посредства играющего ее актера (последний появляется лишь мельком на средних планах – так, чтобы не было видно лица), однако все вместе, сложенные в единое мозаичное полотно, герои фильма Эстевеса суть художественно реконструированный голос и художественно реконструированное лицо того человека и одновременно символа, чье долго не сходившее с уст имя вынесено в заглавие картины.
Vlad Dracula