«Дом летающих кинжалов»: Рецензия Киноафиши

Не знаю, слышал ли что-нибудь Чжан Имоу о Роберте Стуруа, но некоторые кадры из «Дома летающих кинжалов» почему-то наводят на мысль об экспериментах грузинского режиссера. Помнится, когда Стуруа задумал ставить «Гамлета», ему пришла в голову идея оживить в финале всех персонажей, образующих хрестоматийную шекспировскую гору трупов, и отменить таким образом сценическую условность: мол, смотрите, герои-то умерли понарошку, а сейчас вот они встанут, живые и неповрежденные, возьмутся за руки – и смерти больше не будет. И театра тоже больше не будет. А будут небо в алмазах и отдохновение души. Когда Чжан Имоу легкой рукою главного героя посылает четыре стрелы, убивающие четырех солдат, а солдаты эти через несколько минут поднимаются с земли, ибо стрелы только пригвоздили их одежду, не тронув плоть, – это очень похожий случай, хотя и получающий позднее вполне прагматическое объяснение. И когда в финале слепая (а на самом деле совсем не слепая) красавица Cян Мей, пролежав некоторое время с кинжалом в сердце, вдруг поднимается, чтобы вынуть тот самый кинжал из грудной клетки и пронзить им одного из кавалеров (а на самом деле осыпанное снегом дерево), – это тоже похожий случай. Правда, неискоренимая романтика, господствующая в «Доме летающих кинжалов», требует смерти. Поэтому театр торжествует. Поэтому смерть празднует триумф. Поэтому к чертям Роберта Стуруа и его ларс-фон-триеровские замашки, покушающиеся на святая святых искусства – на возможность красиво умереть перед зрителем, а потом приватно воскреснуть, спуститься в буфет и поднять бокал шампанского пальцами, в которые, как угольная копоть, въелась сахарная пудра от ежедневных корзиночек, буше и эклеров… С моей точки зрения, предыдущий фильм Чжана Имоу – «Герой» – был абсолютным шедевром, соединившим в визуальной и духовной гармонии эпос, любовь, балет, медитацию, метафизику, политическую мудрость и полеты во сне и наяву. «Дом летающих кинжалов» в отличие от «Героя» получился неровным и не вполне органичным: эпос и политическая философия умерли, уступив место почти европейской романтике робин-гудовского толка. Дело происходит в Китае образца 859 года. Власть правительства оспаривает некая разветвленная повстанческая организация под названием «Дом летающих кинжалов», отнимающая состояние у богатых и раздающая бедным. Чтобы напасть на след инсургентов, стражи закона посылают своего человека по прозвищу Ветер, который должен освободить из застенка Сян Мей – слепую дочь убитого главаря – и вместе с нею бежать на север. По дороге между ними завязывается роман, довольно быстро обрастающий банальными диалогами, точь-в-точь повторяющими реплики из романтических цыганских мелодрам. Однако к концу пути выясняется, что все сколько-нибудь значимые персонажи, включая главного «полицейского» провинции и хозяйку борделя, совсем не те, кем притворяются, и речь идет о всеобщей и тотальной игре. Даже «Дом летающих кинжалов», сообщество благородное и приятное во всех отношениях, на глазах превращается в тоталитарную секту, руководствующуюся принципами знаменитых ренессансных злодеев: Чезаре Борджа, Франческо Сфорца и Ферранте Неаполитанского. Здесь Чжан Имоу, мастер глубокомысленных цветовых решений, блестяще иллюстрирует в цвете дилемму героев – воевать, каждый на своей стороне, или бежать на свободу: «Летающие кинжалы» даны в зеленых одеждах на густом и вязком зеленом фоне, рядом с полыми и безжизненными бамбуковыми деревьями, а дуэт Ветра и Сян Мей снят в ореоле осеннего разноцветия – красных лесных крон, желтого лиственного ковра земли и белых луговых цветов, последняя же сцена ожидания происходит вообще в натуральной березовой роще. Потом, правда, грядет трагическая развязка – и все засыпает снегом. К сожалению, даже здесь авторы не удерживаются и вкладывают в уста своих героев малоподходящие реплики вроде: «Ты его любишь? Но ты же была на задании. Ты все-таки любишь его? А?» Впрочем, если закрыть глаза на совсем не эпическую мотивацию и банальные любовные диалоги, фильм вполне успешен. Летучие китайцы, плывущие вольным стилем по кронам деревьев, поединки, превращенные в балет, костюмы, ритм, стиль, великолепная музыка Сигеру Умебаяси и его же гениальная финальная ария «Lovers» («Возлюбленные») в исполнении Кэтлин Бэттл – все сделано качественно и поэтично. Огорчают только российские переводчики, которые сразу после фразы о том, что действие происходит в 859 году, начинают щеголять такими словосочетаниями, как «штаб-квартира полиции» и «мы уходим патрулировать»: между тем подобные обороты возникнут только через тысячу лет и в совершенно другом уголке земного шара. Vlad Dracula