«Пираты Карибского моря: На краю света»: Рецензия Киноафиши
Все-таки удивительно, как от столь сомнительных родителей – а я даже затрудняюсь сказать, кто из них ужаснее: сопливый Walt Disney или мегавзрывоопасный Джерри Брукхаймер, – могло произойти столь блистательное дитя. Однако невероятное очевидно: третья часть «Пиратов Карибского моря» не только не посрамила талантливую выделку первых двух, но и превзошла их, кажется, по всем параметрам, включая ставшую совершенно гениальной музыку Ханса Циммера.
В третьей серии пиратской эпопеи Гор Вербински и его сценаристы Тед Эллиотт и Терри Россио окончательно перешли к тому, чем столь уверенно занимался Терри Гиллиам в «Приключениях барона Мюнхгаузена» и «Братьях Гримм», а именно – к романтической войне с коррумпированным и тираническим просвещенческим здравым смыслом. Чудаковатые отщепенцы из закромов Веселого Роджера оказываются единственным «сословием», которое еще в силах противостоять тоталитарному и коммерчески оправданному террору Ост-Индской компании, готовой во имя власти и наживы заключить сделку (и, собственно, заключающей такую сделку) с самой преисподней, при том что правящая миром клика присягнувших британской короне негоциантов, разумеется, выше предрассудков и веры в существование ада. Уже первые кадры, где повешение сотен причастных к пиратству, включая женщин и детей, решено в жестко-реалистическом духе – по образцу нацистских казней, говорят о реальной драматической подоплеке фильма, связанной с вхождением в мир нового зла. Лучше всего по поводу этой геополитической и метафизической трансформации универсума выразился глава упомянутой Ост-Индской компании лорд Беккетт (в блестящем исполнении Тома Холландера): «Все невещественное вдруг стало несущественным». Ойкумена сжалась до размеров мошны: Б а р б о с с а. Раньше этот мир был куда больше.Д ж е к В о р о б е й. Нет, мир остался прежним. Просто стало меньше содержимого.
А кровавая резня и бесконечная череда предательств и измен, характеризующие жизнедеятельность нарождающихся транснациональных корпораций, прикрывающих алчность не то фиговым, не то лавровым листком риторики, получают столь привычное теперь наименование – «деловой подход». Правда, авторы «Пиратов» в финале посрамляют как идеологию, так и главного вершителя вышеупомянутого подхода, торжественно проведя его через разлетающийся в корабельные щепки идеал (ту же самую композиционную структуру наполненного аналогичным содержанием кадра, только с обратным – дифирамбическим – знаком, использовали в свое время Боголюбов и Чеботарев в финале фильма «Батальоны просят огня»). Однако, даже несмотря на условно счастливый эндшпиль, ясно, что эпоха романтически приподнятого флибустьерства уступает место веку регулярному, расчисленному, скалькулированному до последнего песо и до последней веревочной петли на шее последнего пьяного корсара.
Впрочем, пока проспиртованные ромом герои карибского аттракциона еще живы, хотя большинство из них умудрилось попасть под то или иное проклятие и по этому поводу временно отдать концы (отсюда характерная душевная гибкость: «Стоит разок умереть – и приоритеты тут же меняются»). Потому «Черная Жемчужина», «Летучий Голландец» и прочие плавучие и неплавучие места – благодатное поле для сочного юмора («Мои руки чисты! (Смотрит на руки:) Ну, фигурально», «Ни с места! Я обронил мозги», «Когда у тебя в руках чья-то жизнь, это так повышает тонус!»), переходящего то в здоровую сатиру (характерен диалог на фоне заседания «большой девятки» пиратских баронов, быстро перерастающего во всеобщую свалку и потасовку: «– Это безумие! – Нет, это политика!»), то в здоровый сюрреализм, сопровождающий многогранное расщепление личности слегка тронувшегося умом Джека Воробья. Здесь карлики, стреляющие из мини-орудий, улетают вместе с ними по причине сильной отдачи за пределы кадра, юноши предлагают возлюбленным свое сердце, уже упакованное в сундучок, а пиратские капитаны соревнуются, чья подзорная труба длиннее, как нельзя более прозрачно воплощая мысль о главном предмете извечного мужского соперничества. Прибавьте сюда целый букет пародий на классику Голливуда (взгляд из пучин канализации на стоящую по верху решетки Киру Найтли – как реверанс знаменитому аналогичному созерцанию Мэрилин Монро, которой ветер задирает одежду; насмешка над «Чужим» в эпизоде превращения камней в крабов; напоминающий о хичкоковском «Психо» полувысохший череп «хорошо себя чувствующей» мамы; наконец, решенная в духе вестернов Серджо Леоне встреча «трое на трое» на крохотном островке-косе) – и визуально, интеллектуально и драматически насыщенная постмодернистская феерия обретет ту изящную завершенность, которая позволяет безболезненно соединять различные жанры и художественные пласты в одно нерасторжимое целое.
Vlad Dracula
