«Бедный, бедный Павел»: Рецензия Киноафиши
Нельзя сказать, что картину «Бедный, бедный Павел» критика приняла с поголовным восторгом. Сразу же по просмотре, а чаще задолго до него, стали поговаривать, что снимает Мельников по старинке, как в 70-е или в эпоху перестройки. И не то чтоб очень новаторски у него выходит, и не то чтоб очень интересно. И средних планов многовато, и лепнина с позолотой ненатурально выглядят.
А одна история настолько хороша, что просто не могу ее не рассказать. В июньском номере журнала «Premiere» молодой, но уже довольно маститый питерский кинокритик Станислав Зельвенский опубликовал рецензию на «Павла», где выразился в том смысле, что (цитирую) «историческая концепция режиссера исчерпывается названием… усталые люди в пронафталиненных камзолах… разговаривают корявыми фразами… картина сонная, неопрятная… и вообще не кино». И все бы хорошо – и смелость мысли, и глубина понимания, – но вскоре выяснилось, что рецензируемый фильм, готовившийся к 300-летию, будет закончен только осенью. Потому что смонтировать его не успели. А вот где и каким образом наш герой умудрился посмотреть несмонтированное кино (то есть кино, так сказать, несуществующее в природе) – очень интересный вопрос. Делать нечего, пришлось журналу «Premiere» в следующем номере извиняться и писать, что юное дарование смело, остро и глубоко высказалось о том, чего не видело. Вот такие вот нравы.
Сам же фильм, что бы там ни писал журнал «Premiere», который, как совы из «Твин Пикса», уже давно не то, чем кажется, – прекрасен. Такого Павла, каким он предстал в фильме, русская общественность еще не видела, потому что воспитана на учебниках истории, состоящих в основном из легенд и небылиц. Многие ли, например, знают, что Петр I не спасал в ледяной воде матросов, при Анне Иоанновне Россия не страдала от засилья немцев, а Петр III, якобы пьяница и олигофрен, был одним из самых выдающихся реформаторов осьмнадцатого века? Многие ли, скажем, читали выпущенные перед самой революцией – в 1916 году – «Очерки правительственной деятельности Павла I» Михаила Клочкова, где обрисован подлинный исторический масштаб этого императора, не одно столетие считавшегося чудаковатым и истеричным солдафоном? Даже пьеса Мережковского «Павел I», послужившая основным литературным источником фильма, не слишком-то широко известна. Между тем на счету Павла такие крайне любопытные государственные деяния, как Манифест о трехдневной барщине, рекомендовавший (правда, только рекомендовавший, а не повелевавший) помещикам использовать труд крепостных не более трех дней в неделю, запрет на продажу дворовых людей и крестьян с молотка, замена хлебной подати с крестьян умеренным денежным сбором, административная реформа, сократившая число губерний с 50 до 41, план учреждения семи министерств вместо коллегий и упорядочение армейской службы (на момент смерти матушки Екатерины многие офицеры, особенно гвардейские, были обмундированы в пеленки и столовались исключительно при груди кормилицы, ибо их записали в офицеры сразу же после рождения).
В блестящем исполнении Виктора Сухорукова Павел предстал именно таким, каким его можно узнать при внимательном изучении исторических документов: в одном лице зрелым государственным мужем и прожектером, вспыльчивым и незлобивым, доверчивым и подозрительным одновременно. Какая-нибудь трезвая политическая мысль в следующий момент могла смениться в его голове потоком детских воспоминаний или закончиться игрой в картонные макеты, а мелочная придирчивость к церемониалам и плац-парадам мирно уживалась с рыцарственностью и на словах, и в поступках (кстати, интересный исторический факт, который вполне мог бы найти отражение в картине: все межгосударственные споры Павел предлагал решать не с помощью войн, а путем поединков государей друг с другом, дабы не проливать напрасно солдатскую кровь). Попадавшихся под горячую руку император немедля разжаловал и ссылал, но, опомнившись, даровал свободу всем подряд, включая своих злейших врагов и действительно в чем-либо виновных. Его психическая восприимчивость была настолько велика, что вид бродяги с рваными ноздрями и клеймом «Вор» на лбу мог довести его до жалостливо-истерических слез и леденящего страха, заставляя драму вторгаться на территорию триллера. (Самая мощная в этом смысле сцена – бал-маскарад, где погибает покинувший ряды заговорщиков адмирал де Рибас: кошмарные причудливые маски застывают на своих местах, и одна из них говорит Павлу, чье лицо не маскировано ни в прямом, ни в переносном смысле: «Ты тоже умрешь»).
Полная противоположность импульсивному, по-детски непосредственному Павлу – его фаворит граф Петр Пален в не менее блестящем исполнении Олега Янковского. Холодный прибалтийский ум, твердый политический расчет, знание человеческой психологии, взвешенно-отточенная мимика – все эти черты Палена явлены зрителю в мгновенной реакции на первый же рассказ Павла о планах нового правления: «Фантасмагория!» Именно от фантасмагории хочет освободить Пален Россию (по крайней мере, так у Мережковского и у Мельникова) и с этой целью с самого начала плетет нити заговора. Император должен быть низложен, а престол уготован наследнику Александру (сильная и психологически точная роль Алексея Барабаша), даже если сам наследник колеблется, боится отцеубийства и вообще мечтает по молодости лет о республиканском правлении.
Вслед за Мережковским у Мельникова довольно четко очерчиваются мистико-религиозные темы. Так, в середине фильма император рассказывает сон, в котором ему явился Петр I, произнесший лишь три слова: «Бедный, бедный Павел». Пытаясь избавиться от подсознательной жалости к самому себе, Павел с головой погружается в государственную работу, но он должен кому-то довериться абсолютно и безоглядно. Почти как Христос апостола, спрашивает император Палена (который, подобно Петру I, тоже Петр Алексеевич): «Петр, любишь ли ты меня?» Но Пален уготовал себе роль скорее Иуды, нежели апостола. Не колеблясь он идет к Александру с будущим манифестом о восшествии наследника на престол. «Я должен расписаться кровью?» – спрашивает Александр Павлович, намекая на договор с дьяволом. «Отчего же, можно и чернилами», – отвечает ему Пален, зная, что наследник все-таки распишется кровью, только не своей, а отцовской: императора забьют как собаку в собственной спальне, превратив лицо в такое кровавое месиво, что потом придется несколько дней гримировать (кстати, в сцене убийства Павел–Сухоруков не прячется за ширмой, как об этом пишут источники, а принимает смерть с иронией и стоическим спокойствием). «Граф, вы когда-нибудь плакали?» – задает свой последний вопрос Александр. «В моем возрасте люди редко плачут», – уклончиво ответствует Пален и, поклонившись, закрывает дверь. Переворот, убийство законного государя, восшествие Александра – все проходит перед его взором, и ничто не может поколебать фаворита, убежденного в своей правоте. «Кого хоронят-то?» – вопрошает в финале кучер. «Осьмнадцатый век», – недрогнувшим голосом произносит граф.
(Вообще говоря, интересно сравнить этот фильм с одним совсем недавним кинопроизведением – фэнтези-киберпанк-порнокомиксом Ильи Хотиненко «Золотой век», повествующим о романе двух участников антипавловского заговора: английского посланника Чарльза Витворта и Ольги Жеребцовой. Здесь история царствования Павла I дана в гораздо более современном ключе: граф Пален в исполнении Сухорукова (!!!) называет императора (Баширов) попросту Павликом, а кульминационные кадры – подпольные бои негров и сцена, где вампиры пытаются кастрировать мужа главной героини при помощи мини-гильотины.)
«Бедный, бедный Павел» завершил историческую трилогию Виталия Мельникова, посвященную как раз осьмнадцатому веку. В «Царской охоте» (1990), снятой по мотивам пьесы Леонида Зорина, написанной еще в 70-е годы, власть перемалывала любовь между мужчиной и женщиной: Алексей Орлов, которому поручено было доставить в Россию претендовавшую на трон княжну Тараканову, влюблялся в свою жертву, но тем не менее врал ей напропалую и в итоге отвозил таки в родные пенаты на заклание. «Царевич Алексей» (1997), сделанный по мотивам подготовительных текстов Пушкина к «Истории Петра», а главным образом по мотивам романа Мережковского «Антихрист (Петр и Алексей)», завершавшего трилогию «Христос и Антихрист», – поднимал библейскую тему любви отца и сына в почти религиозном контексте власти. Авраам не увидел ангела и принес Исаака в жертву: царь Петр позволил палачам убить его единокровного сына. В «Бедном, бедном Павле» династии за зло воздалось злом и за кровь – кровью: наследник Александр позволил палачам убить его родного отца. И вместе с этой смертью началась новая эпоха.
Vlad Dracula
