«Планета страха»: Рецензия Киноафиши

Взирая на «Планету страха» с дикой усмешкой человека, только что отрубившего несколько ног, рук и голов, отчетливо понимаешь: Роберт Родригес снял самый одиозный и угарный трэш последних лет, если не десятилетий. Выражаясь иначе, он снял самые густые кровавые сливки с некротической плотской субстанции. Увидев этот превосходящий всякие пределы воображения феерический гнойный парад, Ллойд Кауфман должен повеситься на собственных кишках, предварительно пропустив их через собственный же анус. Сгустив все самые вульгарные приемы зомби-хорроров, фантастики и боевиков до полного абсурда, Родригес таким образом довел кинематографическое дурновкусие до абсолютного совершенства. Усилиями этого явно не лишенного таланта мексиканца целый жанр лопнул, как гнойный нарыв, забрызгав пленку и экраны кинотеатров замертво разлагающейся слизью стилистического несварения.

Как и Тарантино в «Доказательстве смерти» – второй части их общей грайндхаусной дилогии, Родригес в «Планете страха» состарил пленку, украсив ее многочисленными полосами и пятнами, предельно примитивизировал сюжет и подогнал общую конструкцию под стандарты самого тупого и дешевого киноварева, какое только могли извергнуть из своих недр худшие киностудии по производству фильмов категории «Г». Однако в отличие от Тарантино Родригес пошел гораздо дальше: он лихо послал в заднепроходное отверстие само понятие качества изображения и изувечил монтаж так, как если бы фильм монтировал перебравший спирта и марихуаны бездарный студент какой-нибудь провинциальной киношколы. «Планета страха» – тотальное надругательство над всеми мыслимыми принципами кинотворчества, сделанное по самым радикальным канонам постмодернистской пародии. Из своих блюющих гноем мертвецов и мощногрудых одноногих амазонок Родригес выжал максимум кинематографической сатиры, вскрыв массу жанровых фурункулов на теле американской десятой музы, причем не только проходящих по ведомству малобюджетного сельского ужаса.

Разумеется, прежде всего отчаянный мексиканец прокатился безжалостным катком по клише зомби-хоррора, определив местом действия становящийся уже не по-хорошему легендарным штат Техас. Хаотическое нагноение и разложение местной публики, откусывающей ноги и головы прохожим и режущей врачей медицинским инвентарем, подано здесь с предельным цинизмом и презрением к какой бы то ни было логике (заметим попутно, что жена офицера полиции никак не могла попытаться его съесть, поскольку болела всего-навсего каким-то раком легких, зато страж порядка, которому откусили палец, и героиня Роуз МакГоуэн по всем законам физиологии должны были заразиться и сгнить заживо; впрочем, мы уже упомянули, что Родригес намеренно спустил в унитаз всякую смысловую связность и ответственность). Однако в ту же мясорубку летят и принципы триллера, осмеянного в истории с маньяком-врачом, недовольным лесбийскими интрижками жены, и стандарты семейной мелодрамы, заверченной вокруг рецепта лучшего техасского шашлыка, и каноны экшен, когда девице, собирающейся податься в комики, вместо ноги приделывают пулемет и велят стать последним героем боевика, а персонаж Брюса Уиллиса, возглавляющий группу спецназа и уничтоживший, по собственным рассказам, самого бен Ладена, из спасающего мир крепкого орешка на глазах превращается в студенистый гнойный пузырь. Довершают дело предъявленные в начале фильма крупные планы генитального герпеса, привезенного американскими солдатами из Ирака, – сверхнаглядная демонстрация того, сколь непривлекательна инфекция воинствующего патриотизма. Что уж говорить о Квентине Тарантино: если в им же самим срежиссированном «Доказательстве смерти» он играет бармена, разливающего дешевое, даже по его собственным оценкам, пойло (здесь корифей pulp fiction рождает блестящую метафору своей роли в кинематографе!), то в «Планете страха» он доходит до последних степеней уничижения, когда в процессе осуществления публично оглашенного намерения «сунуть член» лишь вываливает на пол набухшее месиво разложившихся гениталий. Наконец, вдохновенно чудовищный хэппи-энд родригесовской картины, где смешались, как в доме Облонских, модернизированная восточная сказка, приключенческая фантастика, панковский боевик в духе «Безумного Макса» и зомби-трэш, вбивает последний гвоздь в расчлененное и изнасилованное, кажется, всеми возможными способами тело третьесортного плебейского кинематографа, снимаемого за несколько центов для увеселения наиболее умственно отсталой части простого народа. Собственно, туда ему, этому кинематографу, и дорога – в глубокий, говоря языком эвфемизмов, грайндхаос.

Vlad Dracula