«Всадник по имени Смерть»: Рецензия Киноафиши
«Всадник по имени Смерть» – вторая экранизация повести знаменитого эсера-террориста Бориса Савинкова, писавшего под псевдонимом Виктор Ропшин, «Конь бледный» (1909 г.). Первая была предпринята в 1991 году екатеринбургским (тогда еще свердловским) режиссером Василием Паниным и называлась «Исчадье ада». Если бы меня попросили назвать пять советских/российских фильмов, которые по-настоящему поразили мое воображение, «Исчадье ада» был бы в числе этих пяти. Немудрено, что версия Карена Шахназарова вызвала мой особенно пристальный интерес. Поскольку «Конь бледный» сделан в форме дневника, дающего лишь хронологию и общую канву, сценаристам в обоих случаях (в первом – Леонарду и Игорю Толстым, во втором – Бородянскому и Шахназарову) пришлось самостоятельно вычерчивать древо сюжетных линий и додумывать все связки и переходы между эпизодами. В «Исчадье ада» главного героя, главу террористической группы Жоржа, играет Георгий Тараторкин, губернатора, за которым он охотится, – Кирилл Лавров. Они не знакомы друг с другом наяву, но губернатор приходит к Жоржу в снах, и они мирно беседуют, хотя оба знают финал. Шахназаров сохранил те савинковские реалии, от которых ушел Василий Панин: эсеры во главе с Жоржем, чью роль исполняет Андрей Панин, пытаются убить великого князя (Василий Зотов), коему режиссер придал полное портретное сходство с великим князем Сергеем Александровичем – всамделишной жертвой «боевой организации» эсеров, охоту на которого Савинков подробно описал в своих «Воспоминаниях террориста». Правда, здесь великий князь погибает от руки самого Жоржа в театральной ложе, в то время как исторический Сергей Александрович был убит на Сенатской площади в Кремле Иваном Каляевым, бросившим в него бомбу, – тем самым Ваней (у Василия Панина его играет Владимир Конкин, у Шахназарова – Артем Семакин), который пытается примирить веру в Христа с кровавым террором (в полном соответствии со знаменитыми некрасовскими строками: «Иди в огонь за честь отчизны, / За убежденье, за любовь… / Иди и гибни безупрёчно, / Умрешь не даром: дело прочно, / Когда под ним струится кровь…»). Если Жорж Тараторкина был в каком-то смысле постскриптумом Раскольникова, сыгранного этим талантливейшим артистом у Кулиджанова в «Преступлении и наказании», – человеком, переступившим человеческое во имя ставшей наваждением идеи, но еще сохранившим способность сомневаться в себе самом, то Жорж Андрея Панина – персонаж абсолютно потусторонний: в том смысле, что он более не знает ни чувств, ни мыслей, ни страха, ни упрека, ни страсти. Это холодная машина убийства, сметающая всё на своем пути, апокалиптическим всадником шествующая по декоративным мостовым, чтобы оставить на них огонь взрывающегося динамита и оторванные части человеческих тел. Он умер намного раньше, чем был выброшен (или, по официальной версии смерти Савинкова и версии фильма, выбросился) из окна лубянской темницы в 1925 году, – оттого и назван он всадником, имя которому Смерть, оттого в эпилоге картины и посвятил ему Максимилиан Волошин стихи о звере, имеющем крест между рогов. И всем, кто связан с этим человеком, суждено погибнуть: Ваню разрывает на части собственная бомба, брошенная в великого князя; другой террорист – Федор, чистая и непорочная революционная душа, предлагающая взорвать старуху, платье которой стоит 200 рублей, потому что рабочие получают целковый в день и не могут прокормить детей, и свято убежденная, что «каждый дурак понимает: царя взрывать веселее, чем князя», – пускает себе пулю в висок, преследуемый офицерами и городовыми; еще один участник группы Жоржа, Генрих (на самом деле Тадеуш), приговаривается к смертной казни за убийство очередного чиновника, а Эрна (блистательная Ксения Раппопорт), безответно влюбленная в Жоржа, погибает при взрыве изготавливаемой бомбы, так что опознать ее могут лишь по кисти, оказавшейся в нескольких сотнях метров от взрыва (средним планом – изящная женская кисть, полуприсыпанная землей, которую то и дело заслоняют новоприбывшие полицейские чины). В «Исчадье ада» не было никакой общесюжетной или ситуативной иронии, а только лишь – безграничный, хотя и эмоционально сдержанный, сарказм главного героя. Вся картина насквозь пронизана религиозной символикой, и венцом этого символизма служит вспыхивающая на миг небесным светом купольная роспись храма, которую видит Жорж почти перед самой смертью – чтобы успеть почувствовать что-то, предшествующее милости и покаянию. «Всадник по имени Смерть» полон иронии авторской, а не только персонажной: чего стоят одни офицеры, прихорашивающиеся перед камерой на фоне искореженной взрывом смертника человеческой плоти в стилизованном под киносъемку начала ХХ века прологе!.. Все действие разворачивается на фоне кабаретно-пьерошной демонографии модерна, подчеркивающей неистребимую вульгарность этого мира и всего, что в нем происходит. Пустота и бессмысленность не искупаются идейностью, как в советском кинематографе, или высоким символизмом, как в «Исчадье ада», а подаются как есть – мир сервирован скукой. И лишь огненное колесо, оторвавшееся от взорванной кареты и катящееся по мостовой (почти одинаково выстроенный кадр в обоих фильмах), вторгается не то метафорой ада, не то публицистическим восклицанием в мир мертвых и заставляет его на мгновение ожить. Правда, всего лишь на мгновение. Vlad Dracula
