«Король Артур»: Рецензия Киноафиши

В последнее время голливудские шедевры, заявляющие о том, что вот сейчас-то они покажут, как все было на самом деле, вызывают у меня радикальное недоверие. То есть в желании поведать «историческую правду» ничего плохого как раз нет, только почему-то фильмы, где это желание заявлено, оказываются редкостной ахинеей. Создатели картины под названием «Троя» тоже, помнится, реконструировали преданья старины глубокой – с картами Греции и Малой Азии, описанием политической обстановки и упоминанием даже бедных хеттов, к «Илиаде» никаким боком не причастных, однако вышел полный конфуз: герои объявляли себя жителями Греции, хотя не было ни слова такого, ни государства, говорили на языке Шекспира и Сартра и сражались в македонских доспехах на основе римских тактических схем. «Король Артур» сделан по той же технологии, что и «Троя»: вокруг пары-тройки злободневных современных идей вертится целый карнавал развесистой исторической клюквы. Сюжетный ход таков: знаменитый король Артур был на самом деле римским легатом Арториусом, наполовину латинянином, наполовину кельтом, а рыцари Круглого стола – конниками-сарматами, находившимися на римской службе в Британии. Первая (и единственная) точная дата, заявленная в фильме, – 452 год. Поскольку основное действие происходит через 15 лет, логично предположить, что на дворе 467 год. По уверениям авторов эти сарматы, исполнив долг перед Римом, остались защищать своих врагов – южнобританское племя пиктов – от нашествия воинственных саксов. Соответственно, Мерлин превратился в племенного вождя, а Гвиневера – в размалеванную амазонку местного (то есть пиктского) происхождения. Собственно, поскольку дело идет о старине, покрытой густейшим мраком неизвестности, можно развернуть повествование и таким макаром, но делать подобные вещи надо все же умеючи. Самое главное: авторы фильма соединили крупицы того, что мы знаем о короле (точнее, вожде) Артуре, с легендами, которые сложились о нем столетиями позже, а это вещи несоединимые. Реальный Артур – военный предводитель бриттов, который в начале VI века остановил натиск германских захватчиков-саксов, объединил на время юг Британии и через несколько лет погиб в междоусобице, после чего саксы взяли верх, оттеснив коренное кельтское население в Уэльс, – не имеет почти ничего общего с королем Артуром из преданий, ставших популярными среди английской знати в XIV веке (именно тогда, как показали радиоуглеродные исследования, был изготовлен т. н. (поддельный, естественно) Круглый стол, хранящийся ныне в Винчестерском замке) и получивших художественное завершение в эпопее Томаса Мэлори «Смерть Артура», созданной во второй половине XV века. Таким образом, создатели нашего бессмертного творения взяли героев артуровского эпоса (то есть – на финальном этапе – куртуазной литературы) и добавили им «исторического правдоподобия». В результате сэр Тристрам Лионесский, знаменитый Тристан, оказался монголоидным кочевником с Востока в типично татарской шапке и с кривой саблей, сэр Борс Ганский – один из трех рыцарей, нашедших Святой Грааль (легендарную чашу, в которую ученик Христа Иосиф Аримафейский собрал кровь Спасителя), а после смерти Артура вместе с Ланселотом ушедший в монахи – предстал невежественным отцом 11 детей, зовущим своих отпрысков по номерам и обсуждающим в основном размеры собственного полового органа, Мерлин был явлен настолько грязным и заросшим первобытным вожаком, что хотя бы немного отмыть его удалось лишь к финальной церемонии бракосочетания, а Гвиневеру (Гиневру) раскрасили синими узорами, одели в какие-то лохмотья, оставив практически голой, и снабдили луком и мечом. Эта оторва с повадками привокзальной шлюхи в одной из сцен почти силою овладевает склонным к созерцательной философии Артуром, а когда Ланселот спрашивает ее, показывая на саксов: «Там целая толпа изголодавшихся мужчин. Тебе не страшно?», демонстрирует сногсшибательное чувство юмора: «Я не дам тебя изнасиловать». Так дочь короля Лодегранса с легкой руки американских знатоков старины превратилась в меченосную эмансипе, похожую на героиню одного язвительного лимерика: Феминистка из Каракалпакии Принимала участие в драке, и Три больших мужика Пали от кулака Феминистки из Каракалпакии. Остальные детали тоже более чем сомнительны. Сарматы были ираноязычными кочевыми племенами, вторгшимися с севера на правый берег Дуная и остановленными во времена императора Августа, который создал в дунайском регионе 6 провинций (Иллирик, Реция, Норик, Паннония, Далмация и Мезия), а саму реку сделал линией пограничной обороны от фракийцев-даков, бастарнов (не то германцев, не то кельтов) и сарматов. По крайной мере Овидий, сосланный в 8 г. н. э. в Томы (на Черном море близ Дуная), жалуется в «Скорбных элегиях», что в его лице «среди сарматских теней будет бродить римская» (III, 3, 63), а в «Письмах с Понта» констатирует: «Мне снится, что я… ускользаю от сарматских стрел…» (I, 2, 45). Вопрос: что эти люди делали в Туманном Альбионе? Посланы – в количестве-то от силы дюжины человек – как отборная кавалерия? Да неужели? Далее: авторы фильма убеждены, что в конце V века Римом правил папа. Это роковое заблуждение – Римом пока еще (хотя и с огромным трудом) правил римский император. Действительно – власть папства росла. Еще в 303–304 гг. император Диоклетиан предпринял финальное гонение на христиан, но уже в 313 г. императоры Лициний и Константин I издали знаменитый Миланский эдикт о свободе исповедания христианства на всей территории империи. В 361 г. Юлиан Отступник попытался инициировать последний языческий ренессанс, однако его преемник Иовиан, которого легионы провозгласили императором в 363 г., уже был явным христианином. При папе Сириции (384–399) Рим стали называть «апостольской столицей». Папа Зосима (417–418) в Послании 12-м утверждает: «Авторитет папы так велик, что никто не может изменить решения, принятого в Риме». Папу Льва I (440–461) на Халкидонском соборе 451 года встречают криками: «Петр говорит устами Льва!» Тем не менее переносить на папство конца V века могущество и политическое величие понтификов времен зрелого Средневековья определенно рановато. Кроме того, из фильма явствует, что Рим, возглавляемый… хм… папой, вообще еще что-то решал. На самом деле Рим был при смерти, и каждый делал то, что хотел. Повсюду бесчинствовали варвары. «Гунны бросились на аланов, аланы на готов… готы, изгнанные с их родины, наполнили Иллирию, и это еще не конец», – писал св. Амвросий Медиоланский (Expositio Evangelii secundum Lucam, 10). В 410 г. вестготы Алариха взяли Рим, в 455-м эту процедуру повторили вандалы Гейзериха. В 476-м Западная Римская империя и вовсе умрет, несмотря на присутствие папы в ее сердце. Кстати, сложно не обратить внимание на чудные детали: епископа, прибывшего дать задание Артуру и его команде, называют «падре», владельцев римской виллы в Британии – «милорд» и «леди»; отдельные персонажи именуют себя «британцами», а страну – «Британией», хотя ни народа такого, ни государства о ту пору еще не было. Несмотря на «историческую реконструкцию», соратников Артура то и дело зовут «рыцарями». Вся прелесть в том, что действие картины происходит в V веке, а институт рыцарства оформился не ранее VIII века (если угодно, в эпоху Карла Великого) – древнейший же из дошедших до нас церемониалов посвящения датируется 950 годом. Еще на римской вилле патриций-христианин, больше напоминающий почему-то персонажей де Сада, профессионально пытает в застенках язычников, что для V века абсурдно: пыточная практика инквизиции сложилась даже не в Средние века, а скорее в эпоху Возрождения. Я уж не говорю о «мелочах» – вроде тех фактов, что Гвиневера, которой только что вправили несколько вывихнутых пальцев, берет в руки лук и с дальнего расстояния разит врагов наповал (все-таки в картине никакой сказочности и мистики не заявлено), а лед в сцене сражения «артуровцев» с саксами, разбитый одним из «рыцарей», трескается и ломается почему-то исключительно в сторону варваров, но никак не в сторону бывших римских легионеров. Однако все это, конечно, не идет ни в какое сравнение с центральной идеей «Короля Артура» – идеей свободы. Артур, видите ли, верит в свободу. У него, знаете ли, идеал есть такой благородный. В финале фильма – на процедуре одновременных коронации и бракосочетания с умывшейся наконец-то Гвиневерой в присутствии худо-бедно постиранного Мерлина – Арториус произносит судьбоносную фразу: «Британия объединяется во имя свободы народа» (цитата дословная). Британии, заметим, – не римской провинции, а страны, содружества земель, единого государства – нет и в помине, но не в этом суть. Суть в том, что свобода народа есть, во-первых, опутывание брачными узами, во-вторых же – следите внимательно – переход от вольного племенного существования к централизующей королевской власти. Где же логика? А нету логики. Как и в «Храбром сердце» Мела Гибсона, где грязные шотландские горцы, мывшиеся дважды в жизни – сразу после рождения и сразу после смерти, – вовсю рассуждали о свободе, выставляя ее прямо в качестве политического лозунга, герои «Короля Артура» страсть как просвещены на этот счет: даже чумазые и невежественные пикты, невнятная речь которых передается не иначе как субтитрами, то и дело сподабливаются божественных глаголов о свободном бытии человека. Сценарист фильма Дэвид Францони уже сделал как минимум два гимна свободе на историческом материале (и, кстати, очень талантливых) – «Амистад» и «Гладиатор», но здесь он явно превзошел себя в приписывании своих идеалов персонажам древности. Как римский гражданин Артур прежде всего должен был бы жить (и сражаться) ради чести и славы – двух высших римских добродетелей (вот что, например, пишет Цицерон в трактате «Об обязанностях»: «…одни люди бывают призваны рисковать своей жизнью, другие – своей славой и расположением граждан. Следовательно, мы должны быть более склонны сами подвергаться опасностям, чем подвергать им сограждан, и более готовы сражаться ради чести и славы, чем ради других благ» (I, XXIV, 84)). Как военному предводителю племени или группы племен Артуру надлежало бы жесткой рукой собирать земли под своим началом (как оно, собственно, и было на самом деле – не в эпосе, а исторически), вместо того чтобы патетически философствовать. «Свободе» нет места ни в том ни в другом случае. В Средневековье понятие свободы было сначала почти исключительно богословским, потом еще и юридическим, касавшимся корпоративно-цеховых прав и привилегий, но никогда – психологическим либо национальным. Францони это знает, поэтому вводит еще один мотив: в отличие от своих «рыцарей»-язычников Артур в фильме – христианин, причем не просто христианин, а пелагианин. Основатель пелагианства – живший в миру монах Пелагий (настоящее его имя было Морган, а Пелагий – грецизированная форма данного имени, что значит «морской»), родившийся, кстати, в Британии и очень долго пробывший в Риме, – как раз проповедовал на рубеже IV и V веков. Отличаясь кристальной нравственной чистотой, он учил, что спасение души есть награда за добрые дела и что человеческая воля не связана ни первородным грехом, ни Божией благодатью. Артур постоянно ссылается на проповедь Пелагия о свободе воли, так что имеет смысл процитировать осужденного впоследствии монаха: «Везде, где речь идет о хотении или нехотении, об избрании или отвержении, – всюду говорится не о силе природы, а о свободе воли (libertas voluntatis). Томы обоих Заветов полны подтверждениями такого рода; в них написано, что как все добро, так и все зло всегда совершаются в зависимости от воли. <…> И, конечно, защищая благо, присущее природе, мы не говорим, будто она не может творить зла, и признаём, что она способна как на добро, так и на зло. <…> Таким образом, если мы всегда способны и к тому и к другому, то мы свободны всегда делать одно из двух» («Послание к Деметриаде», VII; VIII). В 418 году учение Пелагия было признано ересью, что подтвердил Эфесский собор 431 года. Конечно, тот факт, что в голливудском блокбастере всплывают раннехристианские богословские споры, в высшей степени удивителен, однако разрешение этой коллизии вполне примитивно: посчитав, что Церковь, отвергшая Пелагия, отрицает идею свободы (на самом деле церковное учение состоит в том, что человек не был свободен, пока божественная и человеческая природы не соединились за пределами человеческой воли в лице Посредника), Артур вообще отказался от своих убеждений и подался в язычество – к Мерлину и, так сказать, дубам-колдунам. Конечно, можно на все это возразить: хватит выискивать ошибки, фильм зрелищный – и ладно. Фильм действительно зрелищный, не спорю. Но все дело в том, что пресловутые ошибки специально не выискиваются: просто человеку, мало-мальски исторически образованному, они бросаются в глаза. И уж если речь идет не о какой-то вымышленной реальности (вроде «Властелина Колец» или эпопеи про Гарри Поттера), а об истории, да еще и преподносимой как «истинная», – будьте добры, господа авторы, сверяйтесь с источниками. Потому что если весь этот поток творческого воображения, с которым я здесь уже битый час вожусь, имеет хоть какое-то отношение к артуровскому эпосу либо к истории саксо-кельтских войн в Британии, мое настоящее имя – Стэнли Кубрик. Хотя… в Голливуде всё возможно. Vlad Dracula