«Статский советник»: Рецензия Киноафиши
Похоже, экранизация романов Бориса Акунина – дело совершенно неподъемное для российского кинематографа. Добро бы, если б речь шла о киноадаптации Кафки, Джойса или Набокова, но неспособность снять внятный, осмысленный фильм по акунинским произведениям, изящным, прозрачным и предельно кинематографичным, – загадка, плавно переходящая в диагноз.
Если в «Турецком гамбите» центральными граблями, на которые наступил Акунин-сценарист, было полное уничтожение основной культурно-геополитической идеи во имя жалкой сюжетной рокировки (тоже своего рода гамбит по ходу кинопроцесса), то в «Статском советнике» Акунин-сценарист при помощи режиссера Филиппа Янковского безжалостно расправился с характерами героев, любовно и нестандартно выписанными в одноименном романе, оставив от них серые тени кукольного театра типажей. В романе, помнится, было три главных героя: чиновник особых поручений Фандорин, руководитель террористической «боевой группы» Грин и вице-директор Департамента полиции Пожарский. Причем главы «Статского советника» организованы в своеобразные блоки: одна глава посвящена действиям Фандорина, вторая, синхронизированная с предыдущей, – действиям Грина. И так весь роман. Перед читателем разворачивается поединок двух героев, двух характеров, двух складов ума и образов действия. На определенном этапе в этот поединок органично и жестко вклинивается третья фигура – князь Пожарский, не нарушая, впрочем, заданной структуры, но придавая ей новую тональность. В фильме все это кануло непонятно куда, а точнее говоря, вполне понятно – куда. Образ предводителя террористов стерся до такой степени, что даже на пресс-конференции Хабенский, исполнитель роли Грина, меланхолично заметил: этого персонажа можно было бы снять несколько ярче. И действительно: юноша из еврейского местечка, бесконечными тренировками доведший свое тело и душу до стальной твердости, чья речь состоит из отдельных коротких словосочетаний, выражающих лишь каркас, остов, суть дела, и чье зрение наделяет каждый предмет и каждого человека особой цветовой аурой (к тому же этически окрашенной), – превращается в персонажа без истории и глубины, исключительно отдающего приказы, куда ехать и в кого стрелять.
Впрочем, куда как интереснее то, что статский советник Эраст Фандорин (Олег Меньшиков), который вроде бы главный герой, в фильме герой далеко не главный. Это почти сторонний наблюдатель, который либо элегантно-молчаливым Командором присутствует при каком-нибудь событии, либо крутится в кресле, обдумывая увиденное (недаром прямо в кадре статского советника этимологически определяют в статисты). Зато на первом плане безраздельно господствует князь Пожарский в исполнении Никиты Михалкова (генерального продюсера и художественного руководителя картины по совместительству). В шкуре Пожарского Михалков безусловно гениален: он лицедействует с бесконечным азартом, прямо в кадре мгновенно перевоплощается из утонченного психолога в тирана, из тирана в реформатора, из реформатора в мстительного убийцу, потом в бесшабашного шута и – безо всякого перехода – в холодную машину, сметающую все на своем пути. Он допридумывает монологи своего героя, делает их живее, острее, саркастичнее и глубже: и эти монологи, одобренные, кстати, Акуниным, полны энергии, цинизма и историософии. Князь озорно передразнивает статского советника, называя его то «статуей Командора», то «Эрастом Фаустовичем», и даже имитирует его легкое заикание, не преминув тут же диагностировать излишнюю щепетильность как «типичный такой русский интеллигентский фокус». Он уподобляет человека без проблем артисту Щепкину, у которого ни усов, ни бороды и которого, следовательно, ухватить не за что, и в конце концов – не столько в качестве Глеба Пожарского, сколько в качестве Никиты Михалкова – провозглашает: «Что выгодно России, то выгодно и мне. И наоборот, надеюсь». Заодно всплывают и хрестоматийные «кувшинные рыла», и «британский футбол – в одно касание», а в сцене вербовки Пожарским террориста Рахмета князь, произнося фразу из романа: «А потому что будете летать с вашего острова Буяна ко мне, в царство славного Салтана, то комаром, то мухой, то шмелем», вдруг к «шмелю» прибавляет: «мохнатым», мгновенно извлекая из запасников зрительской памяти свой полет мохнатого шмеля в «Жестоком романсе».
На пресс-конференции в «Колизее», посвященной питерской премьере фильма, Михалков также солировал, остроумно и артистично излагая про смешение жанров, методику фиксации исторического процесса и прочие многочисленные сюансы, время от времени приправляя свои монологи неожиданными вставками – вроде «эта картина, по большому счету ни на что не претендующая…» и т. п. В перерывах Михалков отечески поглядывал на Филиппа Янковского и отпускал ему различные комплименты («Филипп обладает пластической возможностью современного киноязыка» и др.). Обладатель пластической возможности современного киноязыка бессмысленным взором смотрел в зал, отвечать на вопросы был не в состоянии, потому что, по собственному простодушному признанию, тут же их забывал, и только глупо подхихикивал при любой попытке войти с ним в контакт. Не удивительно, что Янковский, каким-то чудом сделавший достойный, хотя и не шедевральный, фильм «В движении», а затем довольно-таки неожиданно воссевший в режиссерском кресле «Статского советника» (первоначально ставить фильм собирался Михалков, перепоручивший затем это дело Меньшикову), создал какой-то смазанный псевдоисторический полукомикс, где заглавный герой хранит дома японские порнокарточки и на телефонные звонки отвечает идиотической фразой «Вы мешаете мне дедуктировать», все сколько-нибудь эффектные экшн-сцены убиты сверхрезким клиповым монтажом, «проглатывающим» кульминационные моменты, а финал (досочиненный, вероятно, все-таки Акуниным, хоть в это и трудно поверить) зашкаливает за все мыслимые и немыслимые градации бреда. Роман, если кто помнит, заканчивался тем, что главного героя вызвал великий князь Симеон Александрович, похожий на «габсбургского принца из веласкесовских времен», и предложил быстрый карьерный рост в обмен на преданность и сомнительные полицейские услуги, на что Фандорин, ответствовав: «Мне больше по нраву частная жизнь», удалился. В фильме великий князь (Александр Стриженов), раздавшийся в ширину сальный субъект с полудетским лицом дегенерата, неприятным и к тому же совершенно не поставленным фальцетом требует от статского советника примерно то же, что и в романе, в ответ на что статский советник (!) объявляет великому князю (!!): нечего предлагать мне гнусности (!!!) – это раз; не надо мне «тыкать» – это два; и вообще я пошел – это три. После чего Фандорин, вместо того чтобы отправиться прямиком в Сибирь, преспокойно садится на ступеньки дворца, сведя ноги так, будто он в ватерклозете; тут к нему подходит камердинер его бывшего покровителя и говорит: вы уж, Эраст Петрович, соглашайтесь на новую должность-то, заступитесь за нас, сирых, России без вас никак. Фандорин поднимается со ступенек, снова заходит к великому князю (который все это время пребывает во дворце один-одинешенек, без слуг, охраны и пр.) без вызова и доклада и говорит: а знаете, я передумал, давайте-ка я стану обер-полицмейстером, раз уж Высочайший указ все равно подписан. И великий князь согласно кивает: ну, что ж, мол, всякое случается; ну, опустил два раза кряду августейшую особу, подумаешь, эка невидаль… Потрясающее кино!
Vlad Dracula
