«Золотой век»: Рецензия Киноафиши
В продолжение фильма 1998 года «Елизавета», повествовавшего о молодости Елизаветы I, режиссер Шекхар Капур и сценарист Майкл Хёрст, а также на сей раз присоединившийся к ним признанный мастер антично-средневековых историй Уильям Николсон («Первый рыцарь», «Гладиатор») сняли кино, к которому, собственно, только один вопрос: с какой стати оно названо «Золотым веком»? Где непосредственно золотой век, где елизаветинский ренессанс, где целая культурная эпоха, давшая одну из самых пышных и своеобразных инкарнаций Возрождения? Где весь круг старших современников Шекспира (Фрэнсис Бэкон, Филип Сидни и пр.), где маскарад, где оккультизм и магия микрокосма, где мир, являющийся театром не потому, что он похож на представление, а потому, что он и есть представление, игра масок и ролей в великой пьесе, разворачивающейся на множестве уровней сквозь всю иерархию демиургов – от Бога до сочинителей комедий и трагедий? Где та Елизавета, которую Шекспир в поэме «Феникс и Голубь» назовет сатанинской птицей, «подлым предвестником дьявола» и «авгуром смертоносной лихорадки» (у компании аристократов, писавших под псевдонимом William Shakespeare, после 1601 года и казни Эссекса были все основания ненавидеть Елизавету даже посмертно), а Густав Майринк в «Ангеле Западного окна» представит воплотившейся женской парадигмой и духовной невестой алхимика, достигшего истинной трансмутации? И если уж говорить о ненадолго возникающем в фильме Джоне Ди, дающем королеве пару невнятных астрологических прогнозов и один мудрый совет, то неплохо было бы вспомнить, что этот старик – одна из центральных фаустовских фигур ренессансной Европы, послуживший прототипом не только главного героя майринковского романа, но и, по всей вероятности, Просперо в шекспировской «Буре», мистик и алхимик, относящийся к столпам возрожденческой магической географии, в инструкции по открытию северо-западного прохода к берегам Америки, написанной для капитана Дэвиса, называвший Землю «двойной звездой», а в предисловии к «Началам» Евклида сформулировавший одну из центральных научно-философских идей эпохи: «Надо всегда помнить, что живая изменчивость пространства искажает геометрические аксиомы. Сумма углов треугольника, равная сумме двух прямых, есть правило этики, а не свободной математики».
Увы, в фильме нет ни малейшего намека на заявленный в названии золотой век. Почти два часа, которые она вынуждена коротать по ту сторону экрана, королева Елизавета (Кейт Бланшетт) с разной степенью интенсивности флиртует с Уолтером Рэли, пиратом Ее Величества (Клайв Оуэн), который привозит ей потаты, табак и неевропеоидных особей с впечатляющими ритуальными татуировками. Словно Отелло Дездемону (до буквальных совпадений в словах и мизансценах), Рэли оплетает королеву рассказами о своих морских странствиях, а та слушает, как завороженное дитя, и лишь время от времени, устремив глаза в вечность, вставляет какую-нибудь умную фразу, дабы не разочаровать просвещенного зрителя. Вскоре августейший флирт перерастает в любовный треугольник, который так и останется рамкой и наполнителем сюжета вплоть до появления на горизонте Непобедимой армады Филиппа Испанского, и лишь кровавая биссектриса Марии Стюарт (Саманта Мортон) да концептуальный спор Елизаветы с лорд-канцлером Уолсингемом (Джеффри Раш) о предназначении закона – «для простолюдинов» либо же «для защиты народа» – слегка рассекут это монолитное авторское построение. В последние минуты фильма Капуру, правда, удастся отчасти возвысить бесконечную мелодраму до уровня патетического обобщения – за счет превосходных монументальных планов, снятых взирающей снизу вверх камерой, и энергичного рапида, а также благодаря великолепной музыке Крэйга Армстронга и А. Р. Рахмана, но в целом «Золотой век» остается классической иллюстрацией не менее классической поговорки: «Не всё то золото, что блестит».
Vlad Dracula
