«Наркоз»: Рецензия Киноафиши
Фильм талантливого дебютанта Джоби Хэролда, запущенный в российский прокат под именем «Наркоз», на самом деле называется «Пробудившийся» (Awake). В отличие от сугубо предметного русского «аналога» оригинальное название имеет целых четыре смысла. Первое – так называемое интранаркозное – пробуждение героя Хейдена Кристенсена характеризует медицинский казус, случающийся, по американской статистике, с каждым семисотым из подвергающихся общей анестезии: больной просыпается в самый разгар операции, все слышит и чувствует, однако, будучи тотально парализован анестетиками, не может даже глазом моргнуть и потому принужден безмолвно наблюдать за теми нескончаемыми и беспредельными ужасами, которые творятся в районе операционного стола. (Кстати говоря, постояльцы российских медучреждений должны особенно сильно трепетать при мысли о подобном кошмаре, поскольку в нашем отечестве по старинке усыпляют не внутривенной комбинацией, например, мидазолама с фентанилом или же изофлурановой ингаляцией, а крайне архаичными кетамином и закисью азота.) Учитывая же тот факт, что героические врачи в фильме вынуждены по тридцать часов в сутки отрабатывать убийственную карму и многомиллионные иски о причинении вреда здоровью больных, несложно представить, какая чеховская хирургия обрушивается на несчастных пациентов фигурирующего в картине кардиологического отделения.
Второе, уже посленаркозное, пробуждение – в отличие от пробуждения интранаркозного – дается главному герою с величайшим трудом, поскольку, во-первых, не так-то просто выжить в руках хирурга, а во-вторых, еще сложнее выжить в руках хирурга, намеревающегося тебя убить, чтобы посредством брачной аферы сообщницы и манипуляций с завещанием выудить из твоей смерти 100 миллионов долларов – как раз на покрытие исков, вчиненных родственниками предшествующих страдальцев. Здесь персонажу Кристенсена придется изрядно попутешествовать по нейтральной полосе между миром живых и миром мертвых, где по режиссерской воле с изящной неумолимостью выключается освещение, а вместе с ним и жизнь, и лишь сердце матери (вы даже не представляете, в насколько буквальном смысле) способно вернуть сына с того света на этот.
Но есть еще и третье пробуждение – душевно-духовное: главный герой, будучи в коматозном озарении, не только познаёт истинную природу окружающих его людей (одного этого, наверное, уже достаточно, чтобы субъекту более слабовольному помереть снова), но и вспоминает тщательно забытое прошлое, в результате чего покойный отец из полубожественного кумира превращается в ординарного, естественного человека с диктаторским обликом и скотской душой. В сущности, совершающееся в ходе данного терапевтического припоминания разрушение фигуры Отца, разоблачение его тирании, пресекающей первичную связь ребенка с матерью, и есть главное пробуждение, по Хэролду.
Однако движительная психоаналитическая идея фильма не останавливается на этой глубинной терапии, но переходит в мифотеологию. Мать главного героя зовут Лилит (Lilith) – так же как и лунную женщину, чье имя древнеиудейская традиция сложила из имен трех шумерских демонов и вавилонской богини Белет-или. Согласно раввинистическим преданиям, Лилит была первой женой Адама, сотворенной не из мужского ребра, но из глины (по другой версии – его спутницей после изгнания из рая); каббалисты считали ее женой великого Самаэля и матерью демонов, суккубом, источающим лунное свечение и имеющим вампирическую власть над детьми смертных. Имя персонажа Кристенсена – Клэй (Clay), а clay по-английски означает глину, тот священный первопрах, из которого Господь вылепил человека, прежде чем вдохнуть в него жизнь и Свой образ. Если священнодействие с передачей материнского сердца рассмотреть под этим углом, то мы получаем величественный альтернативно-матриархальный миф о возрождении/пересоздании человека, укорененный равно в древних религиозных культах и терапевтических процедурах вскормленного ХХ веком – и вскормившего, в свою очередь, ХХ век – психоанализа. Так что четвертый, высший, сакральный смысл слова awake актуализирует не только на символическом, но и на телесном уровне мистерию, в ходе которой избавленное от демонического опыта и инфернального шлейфа материнское божество жертвует сердце – средоточие жизненных энергий – мертвому сыну, человеку, из праха созданному и в прах вот-вот обратящемуся. А вы говорите – наркоз…
Vlad Dracula
