«Не оставляющий следа»: Рецензия Киноафиши
Некоторое время назад нам уже доводилось говорить о том, что в середине 2000-х шизоидный кинематограф «Матрицы», помпезный и распираемый барочной пышностью, сменился параноическим кинематографом «Пилы», строгим, аскетичным и бескомпромиссным. Разумеется, «Пила», ставшая одним из структурообразующих фильмов новой киноэры, породила массу прямых подражаний – иногда совсем бессмысленных и бездарных, как «Похищение» Ролана Жоффе, иногда чуть более удачных, как «5 неизвестных» (в оригинале – просто Unknown) дебютанта Саймона Брэнда. Однако эпохальная картина прошедшего австралийскую выучку малайзийца Джеймса Уэна определила не просто те или иные возможности развития жанра триллера – она вывела метод, на основании которого может быть реформирован киноязык в рамках любого жанра, а также содержательную идею о сущности и рамках морального опыта над человеческой природой.
Этическая концепция, одинаково туго затянутая в корсет идентичной клаустрофобической формы, в «Пиле» и «Не оставляющем следа» ровно одна и та же. В обоих полотнах герой, играющий по правилам смерти, обучает других пониманию цены жизни: только если изощренный головоломщик по прозвищу Jigsaw делает это, так сказать, в индивидуальном порядке, то герой Untraceable работает с многомиллионной интернет-аудиторией. В «Пиле» через ужас, шок и преодоление тела опровергается разрушение собственного существования, утрата одновременно базового инстинкта самосохранения и экзистенциально первичной воли к жизни. В «Не оставляющем следа» доводится до логического и сверхлогического предела страсть человека к созерцанию смерти себе подобных: телевизионщики, сделавшие рейтинг на трагических кадрах самоубийства, теперь публично умирают в режиме реального времени – и каждый, кто зайдет на сайт, где транслируется это умирание, технически ускорит гибель жертвы (изощренная механика танатоса внутри замкнутого пространства еще более роднит фильмы Джеймса Уэна и Грегори Хоблита; правда, в Untraceable алгебра механических устройств поверена гармонией электроники, несущей смерть на миллионы экранов по всему миру).
Одержимый своей убийственной воспитательной идеей персонаж, «не оставляющий следа», проницательно замечает, что скоро смертную казнь станут демонстрировать по телевидению, в Интернете и в мобильниках и что стоить подобная дополнительная услуга будет совсем недорого, может – долларов десять за «сеанс». Это в самом начале картины, почти в соответствии со старой английской поговоркой, чужое любопытство убило кошку; но интерактивным умерщвлением кошки в наше время никого не удивишь, нужно поднять градус запретного, потому в Сети и организуется коллективное онлайн-убийство человека. Десятки миллионов жмут на клавиши, чтобы узреть смерть незнакомца. Дабы что-то совершить, теперь вообще достаточно ударить по клавише Enter: именно в миг такого удара спецназ врывается в дом компьютерного преступника в первые минуты фильма; разумеется, подобная синхронность задана режиссером Грегори Хоблитом совершенно сознательно. Так же сознательно выстроена блестящая финальная композиция: зрителям все равно, кто кого убьет – агент ФБР преступника или преступник агента ФБР; главное, чтобы камера снимала убийство. Единственный вопрос у многомиллионной аудитории – где скачать файл с записью только что отснятой сцены насилия. Смерть носителя зла, равно как и его антагониста, ровным счетом ничего не изменит, поскольку зло – сам способ существования мира. Кто-то так или иначе должен умереть, чтобы остальные получили удовольствие. «Похоть очей» неизбежно рождает «мерзость запустения», где между холодных архитектурных вертикалей, увиденных с высоты птичьего полета (коронный прием оператора Анастаса Микоса, визуализировавший физику и метафизику отчуждения еще в фильме «Забытое»), пустой и чужеродный мир в наркотическом оцепенении ждет следующей интерактивной трансляции смерти.
Vlad Dracula
