«Чистильщик»: Рецензия Киноафиши
«Чистильщик», бесспорно, лучший фильм Ренни Харлина за всю его уже довольно долгую режиссерскую карьеру. Здесь гораздо талантливее и изящнее, чем, скажем, в недавних «Королях улиц», показаны торжество и власть полицейской коррупции, но самая главная заслуга Харлина и сценариста-дебютанта Мэтью Олдрича – виртуозная реконструкция механизмов работы памяти и забвения. Главный герой – бывший полицейский Том Карвер (Сэмюел Л. Джексон), работающий чистильщиком, – собственно, и занимается тем, что, вытравляя из комнат и квартир все следы смерти и насилия, освобождает от наглядного, неотступного и жестокого груза человеческую память. Карвер недаром замечает, что он очищает дома не просто от крови и следов ужаса – он очищает их от боли, страдания и слез. Однако персонаж Джексона не только выполняет некую социально полезную работу или даже, что явствует из вышесказанного, духовную миссию: пытаясь вывести из собственной жизни темное пятно отчаяния, легшее в момент гибели его убитой грабителем жены, Том Карвер сам становится безупречным экспонатом до блеска отполированной чистоты. Идеальный порядок в квартире, выверенные до миллиметра движения, фантастически четкая последовательность действий и жестов, строгое белое постельное белье, белая майка под накрахмаленной белой сорочкой, – все это не просто детали, маркирующие характер, но очевидные знаки работы над памятью, своего рода мнемонической дезинфекции. Подобно не дожившему до процесса свидетелю, чьи останки пришлось убирать Карверу, – стерилизованному и потому бесплодному, – герой Джексона также стерилизует себя, только объектом его манипуляций выступает не семенной канатик, а собственная память. И лишь дочь Тома Карвера, трагически пытающаяся вспомнить образ своей матери, да случайность, выбивающая главного персонажа из заведенного распорядка жизни и втягивающая в запутанную криминальную историю, ломают стерильный кокон: вслед за извлеченными из коробки духами жены, медленно, томительно и сладко разлетающимися по комнате, обезвоженная и обесцвеченная память пробивается к свету, наполняясь пульсацией, кровью, болью, смыслом, – одним словом, всем тем, что должно быть присуще подлинно живому человеческому существу.
Обрисованной выше ритмике функционирования души и тела центрального героя, максимально очищенных от привходящих свойств, идеально соответствует и монтаж, составляющий особую прелесть новой харлиновской картины. Кадры сменяют друг друга не в обычной непрерывной последовательности повествования и не в рваном неврастеническом ритме, а словно мерно отсчитывающие длительность удары часового механизма. Промежуточные детали рассказа как бы проглатываются, доставляя дополнительное обоснование постоянной резкой смене планов, однако действие лишено прерывистости и внешней экспрессии: нам предъявлен блестяще реконструированный темп работы автоматического сознания, пустого и в то же время целенаправленно движущегося от точки к точке внутри изначально заданной траектории. Режиссура и достойный как минимум номинации на «Оскар» монтаж (Брайан Бердан) здесь максимально органично воплощают умный и проникновенный сценарий, насыщенный скорбью, состраданием и пронзительными диалогами, заставляя, таким образом, вышедший из жанровых недр сюжет выпускать в зрителя острые и беспощадные когти настоящей драмы.
Vlad Dracula
