«Таинственный лес»: Рецензия Киноафиши

Всякий, кто берется рецензировать фильмы М. Найта Шьямалана, если только он претендует породить содержательный текст, а не простое описание сюжета, неизбежно оказывается перед практически неразрешимой дилеммой. Либо раскрыть основную идею, но тогда уж и выложить на стол все скелеты из шьямалановских шкафов, потому что основная идея у этого режиссера всегда завязана на сюжетных переворотах и парадоксальных разгадках; либо же оставить зрителю удовольствие самому насладиться финальными (и не только финальными) открытиями, но в таком случае ограничиться лишь полупрозрачными намеками и узорчатой вязью томлений и предчувствий, витающих вокруг да около искомого смысла. Поскольку все-таки довольно высока вероятность, что некоторое количество людей, забредших в колонку рецензий сайта kinoafisha, не видело «Таинственный лес», я умолчу о развязке, хотя и попытаюсь просочиться между двумя помянутыми крайностями. По этой причине мой аналитический пафос в отношении новой шьямалановской картины останется голословным, так что за подтверждениями или опровержениями читателям придется обращаться к самому фильму. Ну уж, как говорится, не обессудьте. Прежде всего важно то, что в оригинале эта мистическая (точнее, как будто бы мистическая) фреска называется «The Village» – «Деревня», а вовсе не «Таинственный лес». Сие в высшей степени существенно, поскольку, во-первых, заглавие – просто и односложно, без всякой коммерческой вычурности, привнесенной российскими прокатчиками, чтобы завлечь побольше народу в кинотеатры, а во-вторых, шьямалановский интерес лежит «на стороне» деревни, а не «на стороне» леса, ибо разгадка «таинственного леса» кроется исключительно в душах и поступках тех, кто населяет Деревню – небольшое абсолютно автономное поселение, затерянное в первозданной глуши Пенсильвании. Долину, в которой когда-то поселились герои фильма (на могильном камне в прологе указан 1897 год), окружают леса, и из этой долины нет выхода: в лесах живут (дословно) «те, чье имя не называют», которые творят зло и убивают всякого, кто осмелится войти в лес. По крайней мере так утверждается. В Деревне нет красного цвета, потому что красный (цвет крови и насилия) – ИХ цвет. ОНИ ходят в красных плащах, похожи разом на людей и дикобразов, сдирают шкуры с домашних животных и помечают росчерками красной краски двери домов. Представления зрителей о происходящем еще не единожды перевернутся по ходу просмотра, но экспозиция именно такова. Однако недаром Шьямалан назвал фильм «The Village». Эта картина – не о лесных призраках и не о параде ужаса, приправленного пасторальным сельским колоритом, хотя все названное входит в арсенал садистски изобретательного индийца. Она – об утопии, и М. Найт Шьямалан, кажется, первый из более-менее современных авторов, кто утопию не отвергает, не высмеивает и не раскладывает по полочкам-бревнышкам-косточкам. «Таинственный лес» – религиозное оправдание утопии как таковой, и в этом смысле мы имеем дело с одним из самых парадоксальных и новаторских произведений за всю историю новейшего искусства. Впрочем, Шьямалан всегда виртуозно нагнетает мистический саспенс не ради примитивного порождения холодка в позвоночном столбе, а ради обоснования какой-нибудь философской идеи. «Шестое чувство» соединяло мир живых и мир мертвых в пафосе христианского понятия о сострадании: именно поэтому оно стало религиозной притчей, а его ближайший (в том числе и по католической части) родственник – модернистский триллер Алехандро Аменабара «Другие» – нет. «Неуязвимый» опрокидывал мир, делая его объективной иллюстрацией комикса, в то время как комикс всегда полагался результатом работы воображения, и в этом новооткрытом мире Шьямалан установил своего рода точки экстремума – два полюса существования, две силы, две стихии, между которыми располагается человек, при том что темы сострадания и отчаяния, определявшие «Шестое чувство», были оркестрованы в «Неуязвимом» по полной программе. «Знаки» – вообще картина о кризисе и обретении веры, правда, неудачная: инопланетяне, по сути никак не связанные с основным смыслом, а служившие лишь катализатором и фактурой, стали тем явленным ни к селу ни к городу роялем в кустах, который испортил все дело. Однако в этом «ни к селу ни к городу» Шьямалан определенно начал склоняться к селу, сочтя его идеальным рабочим материалом для своих изящных камерных опытов. «Таинственный лес» с его замкнутым и ничем не нарушаемым общинным пространством оказался известным кукурузным полем, на котором режиссер любовно и с неторопливой тщательностью прочертил сюжетные зигзаги, расставил начиненные хоррором ловушки и выписал характеры героев с непременными уже психическими сюрпризами, столь же непременным мотивом смерти близкого человека и историей (даже двумя историями) любви – тихой, непреклонной, классически цельной, разыгранной в едва приметных нюансах мимики, жестикуляции и скупых отточенных слов, лишенной вуали эротических образов и оттого особенно сильной. А что до чудовищ в красном, то… Когда вы доберетесь до финиша и уясните природу «тех, чье имя не называют», вам станет ясно, что такое современный перводвигатель зла и как он запускается: любой Сами-знаете-кто, будь он хоть из триллера, хоть из сказки про подрастающего волшебника, – лишь пустая доска, на которой запутавшиеся кукловоды малюют страшные рожицы в порыве благородного педагогического рвения. Кстати, отличная тому автоиллюстрация – сам Шьямалан, в финале появляющийся на несколько мгновений в кадре: главный хранитель территории, которого он играет, диктует, как выясняется, правила представляемого спектакля, но лица его мы не видим (камера все время смотрит из-за режиссерского затылка на собеседника), и лишь на пару секунд в стекле медицинского шкафчика вырисовывается его намеренно четко сфокусированный полупрофиль. Еще более концентрированное выражение такой эстетической схемы можно найти лишь в эпилоге блистательного триллера Роберта Аллана Аккермана «Ночные грехи» (1997) по бестселлеру Тэйми Хоуг: там тайный – не-кинематографический – режиссер появляется на несколько секунд в зеркале с камерой в руке, чтобы отнять у интриги все ее прошлые перспективы. Однако финальное режиссерское явление в «The Village», безусловно, не менее знаменательно и концептуально. Vlad Dracula