«Мария»: Рецензия Киноафиши
В «Марии», эксклюзивный питерский показ субтитрированной копии которой начала недавно «Аврора», Абель Феррара, в своем роде почти патриарх американского «независимого» кинематографа, предпринял точно такую же реконструкцию одного евангельского сюжета, какой Аль Пачино в 1996 году блестяще подверг «Ричарда III» в проекте под названием «В поисках Ричарда». В полном соответствии с заданной художественно-документальной моделью кадры из «внутреннего» фильма, фильма в фильме, чередуются с интервью, которые дают в жанре телевизионной беседы известные исследователи и богословы. Правда, в отличие от аль-пачиновских вариаций на тему «Ричарда III» в «Марии» есть еще второй художественный план, современный, смонтированный из нескольких пересекающихся новелл. На фоне сюжета о том, как Мария Магдалина начала свидетельствовать воскресение Иисуса, разворачиваются истории актрисы, сыгравшей Магдалину (Жюльетт Бинош), которая после съемок бросает актерское ремесло и остается в Иерусалиме; режиссера – интеллектуала, сквернослова, неврастеника, циника и вольнодумца (Мэтью Модайн; точно таким же он был у Феррары и в «Затмении» в 1997 году), пытающегося отстоять картину перед сонмом негодующих ревнителей церковной веры, хотя она стократ более ортодоксальна, чем, например, упоминаемое здесь же «Последнее искушение Христа» Мартина Скорсезе; и телеведущего (Форест Уитейкер), который в связи с тяжелой болезнью своего недоношенного ребенка приходит к Богу. Дополнительный объем происходящему придают склеенные вперемежку игровые и неигровые кадры со сценами межнационального противостояния и политического террора в Иерусалиме и США, что еще больше сближает новый фильм Феррары с оскароносным «Столкновением» Пола Хаггиса, с которым его и так роднит схожая композиционная структура.
Подобный опыт Феррара уже предпринимал в 1993-м в «Опасной игре», где герой Харви Кейтеля, снимавший фильм «Мать зеркал», мучительно и неразрешимо пропускал через себя смешение и перетасовку «настоящей» (пожалуй, даже без кавычек) и внутрикадровой реальности. Однако в «Марии» этот опыт значительно радикализирован и снабжен солидным философско-богословским объемом. В картине «Сие есть кровь Моя» (This is My Blood), которую снимает персонаж Модайна, Магдалина оказывается одним из первых столпов христианской теологии – не менее апостолов Иоанна и Павла: именно ей является воскресший Христос и говорит, что Он воспринимаем не душой и не духом, но умом (nous). Напомню, в греческой философии, чей понятийный аппарат во многом лег в основу христианского богословия, ум – это не рассудок как совокупность базовых рациональных способностей и не сумма знаний, а высшая и божественная энергия постижения сущего.
Разумеется, то, что делает Феррара в «Марии», не имеет ничего общего с бредовыми похождениями в «Коде да Винчи», несмотря на то что и там и тут фигурирует Мария Магдалина как одно из центральных лиц сюжета (не важно, внутри- или закадровых). Если Дэн Браун лишь посредственно излагает обезжиренный гностицизм для домохозяек, то Абелю Ферраре важно обретение веры через кризис и надрыв, через причудливое сплетение и переплет страдания и надежды, – центральный мотив его кинематографа на протяжении уже не одного десятилетия. После разрыва в середине 90-х со своим постоянным сценаристом, другом и однокашником Николасом Сент-Джоном Феррара стал снимать достаточно мутноватые фильмы, то слишком истерические («Затмение»), то просто не слишком внятные («Отель “Новая Роза”»), однако в «Марии» он достиг такой степени чистоты, ясности, пронзительности и метафизической глубины, какой до этого, пожалуй, достигал лишь однажды – во «Влечении» (The Addiction (1995)), лучшей из предыдущих своих картин, где студентка философского факультета, укушенная во время вечернего моциона проходившим мимо вампиром, начала на практике познавать те стороны телесности и морали, о которых прежде только читала в книгах Фейербаха, Шопенгауэра и Ницше и в учебниках католической теологии. Поэтому вряд ли будет преувеличением сказать, что «Мария» – один из высших и лучших образцов религиозного кинематографа последних десятилетий.
Vlad Dracula
