«Загадочная история Бенджамина Баттона»: Рецензия Киноафиши

Это может прозвучать довольно забавно, но, кажется, на сей раз российские прокатчики уловили в прокатываемом фильме то, что отличает его от литературного первоисточника. Название компактного рассказа Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, опубликованного в 1922 году, следует, конечно, переводить не как «Загадочную историю…», а как «Занимательный случай (или, если делать русскую кальку с The Curious Case, «Курьезный казус») Бенджамина Баттона». Для Фицджеральда, создавшего странное жизнеописание человека, родившегося семидесятилетним стариком (своего отца новорожденный старец приветствует в рассказе такими словами: «Если ты мой папа, забери меня поскорей отсюда или хотя бы вели им поставить здесь удобное кресло») и умершего младенцем, важна была социальная ирония: в зависимости от возрастной категории героя менялись его ориентиры и роль в обществе, он «примерил» на себя едва ли не всю последовательность проживаемых среднестатистическим человеком социальных масок, только «задом наперед». От стариковского чтения Британской энциклопедии и выкуривания папиных гаванских сигар фицджеральдовский Баттон, прозываемый то Вечным Жидом, то Мафусаилом, двигался к занятиям скобяным бизнесом и генеральской карьере, далее – к успехам на поприще собственного образования, а оттуда уже прямиком к детскому саду, песочнице и колыбели.

Маститый кинодраматург Эрик Рот, переписавший рассказ до неузнаваемости, вложил в свою адаптацию совершенно иной смысл. Основной нерв «Загадочной истории…» – выходящее из-под юрисдикции разума противостояние человека и времени, попытка повернуть время вспять не в метафорическом, а в буквальном, физическом смысле. Сатирический этюд («За месяц перед тем Америка примкнула к союзникам, и Бенджамин решил пойти добровольцем, но, увы, для этого нужно было иметь хотя бы шестнадцать лет от роду, а он выглядел заметно моложе. Однако если б он сказал правду – что ему пятьдесят семь, – его не взяли бы по старости») превратился у Финчера и Рота в почти трехчасовое и почти эпическое полотно – завораживающую, хотя и неудачную, попытку изобразить человека с «генетически модифицированной» сущностью на фоне мировой истории. Нечто похожее, только без мистического компонента и с гораздо бóльшим толком, Эрик Рот уже предпринимал в первой половине 90-х, когда переделывал для Роберта Земекиса роман Уинстона Грума «Форрест Гамп». В «Загадочной истории…» подобных нестандартных фруктов, кстати, не один и даже, скорее всего, не два: по крайней мере, старик, в которого семь раз попадала молния и который на первый взгляд воспринимается лишь как машина по производству комических эффектов, на деле не столь уж сильно проигрывает главному герою в «загадочности» и «занимательности». В эпилоге авторы дают понять, что таковы все их персонажи и что занятия балетом, совершение добрых поступков или накалывание татуировок на свое капитанское тело – дела ничуть не менее основополагающие, чем проживание жизни вспять, от конца к началу.

Выстраивая повествование, поданное в форме дневника Бенджамина Баттона, как психологический роман-сагу XX века (с весомым, досконально продуманным и нюансированным, даже несколько тяжеловесным языком), Финчер и Рот живописуют настоящую битву двух временных потоков – того, который идет из прошлого в будущее, и того, который идет как бы из будущего в прошлое, хотя понятно, что разница между ними условна: начал ты жить с младенчества или со старости, в любом случае закончишь пеленками и полным бессилием разума. К тому же четкая, расписанная по секундам (как в случае с аварией, лишившей Дэйзи возможности танцевать) механика судьбы или неисповедимый промысл Божий предполагают для человека не столько действие, сколько смирение и понимание. Именно изнутри этой механики или этого промысла слепому часовщику, конструирующему большие вокзальные часы, удается – пусть в рамках одной-единственной жизни – развернуть время назад, дабы американские сыновья, погибшие в Первой мировой, получили шанс вернуться и начать существование заново, вправили (позволим себе гамлетовский образ) вывихнутый сустав века. Солдаты, разумеется, так и не вернутся с войны (иначе все здорово смахивало бы на киноновеллу Джо Данте «Возвращение домой» по мотивам рассказа Дейла Бэйли «Смерть и право голоса», где убитые в Ираке воины армии США встают из могил, чтобы проголосовать на выборах против Буша), зато любовная история заглавного героя окажется центральной ареной столкновения вышеупомянутых временных потоков: пока Бенджамин Баттон молодеет и холодеет при мысли о скорых юношеских прыщах и неизбежных подгузниках, его возлюбленная стареет с тяжелым ожиданием морщин, седин и старческого маразма. Встретившись когда-то стариком и маленькой девочкой, персонажи расстаются старухой и маленьким мальчиком, а в последнем кадре водный поток (универсальный символ времени) заливает выброшенные на свалку большие вокзальные часы, по-прежнему идущие назад. Этот финал, буквально распираемый символами и метафорами, концептуально примиряет зрителя с неумолимым ходом угасания и смерти, в каком бы направлении ни совершался подобный ход.

Впрочем, надо заметить, философские драмы удаются Дэвиду Финчеру лишь в более жестком жанре – том, в котором были сняты «Игра», «Семь» и «Бойцовский клуб». Интонация благодушного умиления в сочетании с мягким, разряжающим атмосферу юмором этому режиссеру определенно не к лицу. Периодически, в процессе чтения баттоновских записей больной старой женщине, картина становится похожей на «Титаник» Джеймса Кэмерона и «Дневник памяти» Ника Кассаветеса, хотя важнее тут другое: у Финчера словно бы реинкарнировался главный герой «Молодости без молодости» Фрэнсиса Форда Копполы, только раздвоившись на человека, в которого попала молния, и человека, вдруг ставшего молодеть в престарелом возрасте. Однако в отличие от копполовского профессора филологии, начинающего долгий путь восхождения к праязыку и абсолютному познанию, персонаж Брэда Питта мирно плывет по течению жизни, ничего, в сущности, не делая и даже никак не меняясь психологически. «Загадочная история Бенджамина Баттона» хороша сочными деталями (например, фамилия Button означает «пуговица»: отсюда и могучий пуговичный бизнес, и яхта под названием Button Up, что переводится как «Застегнись (или застёгнут) на все пуговицы»), но умильность, характерная для слишком многих образцов голливудской продукции, в данном случае лишь отвлекает зрителя от работы мысли, которая все же на протяжении фильма подразумевается. Кроме того, время от времени Финчера с Ротом заносит в область какой-то нехорошей фантастики: негритянка, на собственные средства содержащая в начале XX века приют для престарелых белых женщин и мужчин, – явный нонсенс, не говоря уж о мурманском отеле «Зимний Дворец», функционирующем в сталинские времена так, как если бы советской власти не существовало на свете вовсе. Учитывая, что фильм и без того снят в стиле своеобразного «магического реализма», добавлять сюда еще какую-то магию второго порядка было, кажется, совершенно ни к чему.

Vlad Dracula