«Знамение»: Рецензия Киноафиши
Принято считать, и, в общем-то, вполне справедливо, что великие режиссеры редко увлекаются мистикой и фантастикой, а если и захаживают иногда на эту заповедную территорию, как Тарковский или Кубрик, то не слишком часто и с «эксклюзивными» целями. Алекс Пройас – счастливое исключение из упомянутого правила. Несмотря на то что он уже второе десятилетие снимает фантастику и мистику, то есть работает в жанрах, где особенно требуются и редко демонстрируются предельный такт и чувство меры, Пройаса можно назвать подлинно великим режиссером. И если его ранний «Ворон» был довольно примитивен и переполнен напыщенной готической романтикой, а «Я, робот» – внятен, ироничен, талантлив, но все-таки, пожалуй, не более, то «Темный город» и, в несколько меньшей степени, «Знамение» – бесспорные шедевры стиля.
Как и, например, Скотт Дерриксон в недавнем «Дне, когда Земля остановилась», Пройас решительно отказался от традиционного изображения пришельцев, которым суждено быть либо зелеными человечками, либо пластилиновыми чебурашками (тут Спилберг навредил инопланетянам больше, чем все загрязнители космоса вместе взятые), либо склизкими обладателями гнетущих хвостов и щупалец. У Пройаса пришельцы, которые до самого последнего момента человекоподобны, выглядят весьма стильно, гипнотично и, я бы сказал, завораживающе. Даже тогда, когда посланники иных миров обнажают свой истинный вид и в дело вступает компьютерная графика (не самая, к сожалению, дорогостоящая во всех смыслах этого слова, хотя и вполне приличная), режиссеру не отказывает художественный вкус и он не опускается до убогих монструозных клише. Любопытно, что, невзирая на полную противоположность средств, целей и, так сказать, душевного склада, инопланетные визитеры и в «Темном городе», и в «Знамении» выглядят очень похоже, только во втором случае, разумеется, без вампирических нот и инфернального послевкусия. Следует, впрочем, заметить, что в последнем фильме на Алекса Пройаса оказали заметное влияние «Пророчества Человека-мотылька» Марка Пеллингтона, где во многом схожая иноприродная сущность так же предупреждала персонажей о грядущих катастрофах.
Подобно «Темному городу», «Знамение», которое в оригинале никакое не «Знамение», а «Знание»/«Осознание»/«Постижение»/«Вéдение» (Knowing), – философская притча. Правда, снята она не на условном материале черного комикса, смешанного с кафкианской фантасмагорией (одним из сценаристов «Темного города» был Лем Доббз, за несколько лет до того сочинивший для Стивена Содерберга эпизод из жизни Кафки, выдержанный в духе его же произведений), а на вполне реалистической земной почве. Причем, поскольку сюжет «Знамения» придумал известный новеллист Райн Дуглас Пирсон, по мотивам романа которого был снят «“Меркурий” в опасности» («Восход “Меркурия”»), интрига здесь точно так же начинается с цифрового шифра, отложившегося в детском сознании. Цифры, играющие в новом фильме Пройаса не менее важную роль, чем Николас Кейдж или Роуз Бирн, – это математическая запись катастроф (например, 911012996 = 9/11/01, 2996, то есть 11 сентября 2001, унесшее 2996 жизней), но прежде всего – тончайшая прослойка между хаосом и предопределением. На протяжении фильма главного героя терзает вопрос о том, как же на самом деле существует мир: в виде набора случайностей или под знаком абсолютной предрешенности каждого события, и именно цифры приводят его, сведущего в науке чисел астрофизика, к окончательному (пусть отчасти запоздалому) выводу. Из 10 миллионов возможных миров, а с этой цифры и начинается – после краткого экскурса в 1959 год – «Знамение», для нас и в нас есть лишь один-единственный мир, и в нем мы не властны что-либо изменить. Конец света нельзя отсрочить, нельзя упросить подождать до следующей серии, пока мы успеем привести в порядок макияж, прическу и банковские счета. Чему и кому суждено умереть, тому не выжить ни под каким благим соусом.
Впрочем, Алекс Пройас делает из данной посылки не фаталистический, а абсолютно религиозный вывод. Конец света, совершающийся под знаменитое Аллегретто из Седьмой симфонии Бетховена (где оно только не звучало лейтмотивом: от «Зардоза» Джона Бурмана до «Запределья» Тарзема Сингха и «Слез апреля» Аку Лоухимиеса), – это последнее примирение, смерть, беременная новой жизнью и новым миром. Недаром сцена возвращения главного героя в отчий дом, основанная на библейской притче о блудном сыне, отсылает к финалу «Соляриса» Тарковского, а изумительной красоты завершающий кадр с Древом жизни, Адамом и Евой – уже непосредственно к канонам христианской иконописи.
Vlad Dracula
