«Гран Торино»: Рецензия Киноафиши

У фильма «Гран Торино» есть две оси, которые в конце концов соединяются друг с другом. Первая ось – идея искупления. Главный герой – Уолт Ковальски, престарелый автомобильный рабочий с польскими корнями, – живет под знаком корейской войны, когда он вместе с друзьями-однополчанами забивал насмерть семнадцатилетних мальчишек лопатками. Даже на исповеди он говорит о том, как тайком от жены поцеловал некую знакомую на вечеринке сорокалетней давности, и ни словом не упоминает о шедшем сдаваться в плен корейце, расстреляв которого Ковальски получит медаль. В известном смысле подобный отказ покаянно рвать на груди рубаху и лить запоздалые слезы можно назвать духовным целомудрием. Горькая память, на протяжении многих десятков лет отравляющая жизнь главного героя, требует поступка, и в финале этот искупительный поступок будет совершен, приведя действие к абсолютно неожиданной развязке.

Вторая ось фильма – сосуществование различных, не имеющих друг с другом ничего общего этносов на территории США, которое становится все более грозной проблемой: хижина Дяди Сэма не выдерживает такого количества непохожих жильцов. В «Столкновении» Пола Хаггиса, одного из тогдашних сценаристов Клинта Иствуда, этот «межнациональный» кризис внутри американской культуры был явлен в виде мозаики взаимопереплетающихся новелл. В «Гран Торино» дана лишь одна основная линия – отношений между белым пенсионером-расистом и его соседями-хмонгами, то есть выходцами из Южного Китая, Таиланда и Лаоса. А поскольку действие происходит не в мегаполисе, где все потихоньку перемешиваются со всеми в одно урбанистическое варево, но в «одноэтажной Америке» – полугородском-полусельском мире коттеджиков, сплетен и старых традиций, – подобные отношения приобретают особый, ни с чем не сравнимый колорит. Достаточно процитировать любимый анекдот железного старикана Ковальски: «Мексиканец, ниггер и еврей заходят в бар. Тут бармен им говорит: “А ну пошли вон отсюда!”» (конец цитаты). И пока над домом главного героя бодро полощется американский флаг – несомненный признак твердого патриотизма домовладельца, окрестные бандиты выясняют, кто из них «желтожопый ниггер», а сам Уолт Ковальски энергично советует «черномазым» «заткнуть сопло», равно как и обиженному «черномазыми» пареньку – «уносить свою бледную ирландскую задницу», и живо интересуется у друга-«макаронника», взимающего за стрижку целых десять баксов, не наполовину ли тот еврей, раз просит такую сумму. Даже зарождающиеся дружеские чувства по отношению к хмонгу по имени Тао персонаж Иствуда выражает весьма оригинально: «Расслабься, узкоглазый, я тебя не прихлопну». Впрочем, довольно скоро, пообщавшись в очередной раз с жадной и глупой родней, обладатель коллекционной «Гран Торино» 1972 года вынужден будет признать: «У меня больше общего с этими чертовыми узкоглазыми, чем со своей собственной семьей».

Почти до самого финала Уолт Ковальски не верит ни во что, кроме ценностей, связанных с государственным флагом, и расхожих расистских предрассудков. Когда молодой священник восклицает: «Черт подери, как несправедливо!», главный герой язвительно замечает: «Справедливости нет, святой отец». И тем не менее последний поступок персонажа Иствуда – прямое восстановление справедливости, притом даже не столько в католическом, сколько в ветхозаветном смысле: жизнь за жизнь, кожа за кожу, око за око. Хотя, с другой стороны, эта почти ветхозаветная «мена», соединяющая официальную корейскую войну с необъявленной войной на современных улицах, совершается уже всецело в христианской перспективе.

Vlad Dracula