«Антихрист»: Рецензия Киноафиши

Ларс фон Триер, великий провокатор и священный бык гипнотизируемой им Европы, решил сказать очередное новое слово в кино. Жанр этого нового слова тоже не вполне обычен: глядя на «Антихриста», каннская публика на собственной шкуре познала, что такое фильм-пытка и чем вышеозначенный жанр отличается от всяких там road movies и love stories. Однако главная новация фон Триера состояла, безусловно, в другом: тщательно проштудировав «Молот ведьм», он собрался продемонстрировать, какова в действительности женская природа и почему женщина, говоря словами Тертуллиана, «врата ада». Здесь сразу следует предостеречь некоторых озабоченных сюжетом читателей: поскольку «Антихрист» не детектив и даже не триллер, хотя и может казаться таковым поначалу, мы в последующих абзацах бодро опишем все основные сюжетные ходы, включая финал, ибо иначе смысл данного произведения выявить невозможно. Так что пусть не смотревшие фильм отложат на время чтение и вернутся к нему лишь после просмотра, дабы невзначай не исторгнуть вопль разочарования, гнева и досады, чему свидетелем мы сами не раз становились…

Во-первых, говорит Ларс фон Триер изумленному зрителю, женщина вовсе даже не человек. По крайней мере, только так можно истолковать фразу о том, что раньше целенаправленно «люди убивали женщин». Во-вторых, говорит Ларс фон Триер все тому же изумленному зрителю, всякая женщина по природе своей ведьма и служительница сатаны, в доказательство чего обрушивает на лесную избушку, где происходит основное действие картины, несколько килограммов желудей. Поскольку, впрочем, желудями в наш пресыщенный век уже никого не удивишь, Триер прибегает к массированному избиению зрителя ниже пояса. Однако, как любил говаривать маркиз де Сад, внесем-ка, друзья, порядок в наши удовольствия.

Еще в древности многие задумывавшиеся о том, откуда в мире зло, приходили к выводу, что благой Бог никак не мог сотворить всех тех кошмаров, какие мы ежедневно имеем счастие наблюдать. Следовательно, мир – продукт злой воли, воли дьявола. Триер так прямо и провозглашает: «Природа – церковь сатаны». Название же «Антихрист» в данном контексте отсылает не только к Откровению Иоанна Богослова, но и к одноименной фильму книге Ницше, заглавие которой русские переводчики до последнего времени стыдливо переводили как «Антихристианин». Но объявить, вслед за гностиками и манихеями, мир церковью сатаны – лишь первый шаг. Триер хочет найти проводника сатанинской воли, главного агента дьявольского влияния. И он этого агента дьявольски быстро находит. Все женское начало как таковое – антихристово изобретение. Поэтому Триер не говорит «мир», но – «природа» (nature). Вспомним, что латинское natura («природа») первоначально означало, в числе прочего, еще и «влагалище». Вся природа в современном смысле слова, то есть окружающая среда, – живое свидетельство о сатане. Здесь Триер мобилизует себе на подмогу практически целый зоопарк: на авансцену мировой истории выходят лисица, олениха и ворониха, символически связанные с великими «тремя нищими» – болью, скорбью и отчаянием. Причем лисица ровно в середине фильма произносит не/человеческим голосом: «Chaos reigns!» («Хаос правит всем!»).

Но говорящей лисицы тоже, как прекрасно понимает Ларс фон Триер, недостаточно для мощного внушения, хотя это и более эффектный прием, чем желудевый артобстрел. И тогда в дело вступает ОНА – героиня Шарлотты Генсбур. ОНА изучает процессы над регенсбургскими ведьмами, вызывавшими бурю. ОНА штудирует материалы о женоубийстве, причем в процессе этих штудий выясняет, что женщина – враг человека (вот, кстати, и ответ на вопросы немецкого трактата на тему «Человек ли женщина?», который предлагал перевести Раскольникову Разумихин для книгопродавца Херувимова). ОНА, занимаясь сексом с мужем, безучастно наблюдает, как падает из окна их родной сын. ОНА чувствует вину и ножницами отстригает себе клитор – корень вселенского зла (если лисица, возвещавшая правление хаоса, была встречена на премьерном показе в Петербурге нестройными смешками, то эта исправительная операция вызвала саркастический хохот, которому, впрочем, не удалось заглушить назидательный призыв из центра зала: «Маша, никогда так не делай!»). Но ОНА же лупит мужа тяжелыми предметами по гениталиям, дергает супружеский пенис, пока оттуда не брызнет кровь, и ввинчивает штырь в ногу благоверного. Периодически, правда, прося прощения за свои действия, что придает этому половому спектаклю легкий оттенок горячего режиссерского помешательства, особенно на фоне финального посвящения картины Андрею Тарковскому.

Конечно, этими довольно курьезными зарисовками принц датского кино пытается не просто эпатировать публику: Триер демонстрирует женское начало в действии. Муж героини – интеллектуал-психотерапевт – старается излечить зло светом разума, то приводя аргументы, то ввергая супругу в гипнотический транс, напоминающий о завязке триеровской же «Европы». Но зло неизлечимо. Женщину, даже с отстриженным клитором, нельзя ни переубедить, ни заколдовать, ни наполнить нравственностью: она – ведьма, и ее можно только убить. Женщина – это демоническая основа мира, которая ввергает всё в хаос.

Тут Триер безоглядно пускается в пучины метафизики. Ближе к финалу выясняется, что героиня постоянно надевала ботинки маленькому сыну не так, как следует, то есть левый ботинок – на правую ногу, а правый, соответственно, на левую. Эта кажущаяся мелочь имеет, однако, принципиальное значение. Дело в том, что в традиционных культурах оппозиция правого и левого есть оппозиция добра и зла. В древнегреческом, например, слово «левый» было вообще табуировано. Когда Ефрем Сирин пишет в 60-х годах IV века на сирийском языке свой знаменитый «Юлиановский цикл» об императоре Юлиане Отступнике и его гонениях на христиан, именем Левый он называет сатану. Спутать правое с левым значит уничтожить в мире порядок, продиктованный разумом и светом. Таким способом, даже просто надевая ребенку ботинки, женщина вносит в мир хаос. В финале несчастный герой Уиллема Дэфо и вовсе становится свидетелем того, как огромное число женщин в стройном боевом беспорядке поднимается на холм, служащий аналогом Лысой горы, – не иначе, разумеется, как чтобы учинить ведьмовской шабаш. Сложно сказать наверняка, означает ли этот кадр начало апокалипсиса, но то, что Ларс фон Триер явил здесь парад мирового зла, можно сказать без всякого сомнения.

Vlad Dracula