«Кроличья нора»: Рецензия Киноафиши
Если хорошенько присмотреться, Джон Кэмерон Митчелл подходит с обратной стороны к тому, что стало предметом столь глубокомысленного интереса для Ричарда Келли в «Донни Дарко». Вернее сказать, всё ровно наоборот: это Келли идет с обратной, теневой стороны, а Митчелл как раз с привычной, лицевой. Посему тезис о параллельных вселенных, где пространство и время допустимы в иных конфигурациях, где, следовательно, жизнь могла сложиться в том числе и гораздо счастливее, – лишь средство психотерапии. То есть, конечно, комикс под названием «Кроличья нора», нарисованный невольным виновником смерти четырехлетнего сына главных героев, не объявляется просто утешительной басней (может, где-то там и впрямь есть что-нибудь эдакое…), но ему отводится очевидная роль подспорья для примирения с жизнью и близкими. И в общем-то, жаль, ибо, невзирая на строго реалистический жанр, подобный поворот смысла придал бы фильму больший объем, что ли. В конце концов, теория возможных миров – это не просто очередной комбикорм для так называемой научной фантастики, а, начиная еще со времен Лейбница, стартовая площадка для совершенно другого, более широкого и многомерного понимания реальности.
Как бы там ни было, Митчелл и Дэвид Линдси-Эбер, сценарист и автор одноименной пьесы, получившей в 2007 году Пулитцеровскую премию, остались в рамках вполне традиционной психологической драмы. Безусловно, у них получилось качественное кино, без срывов в мелодраму, без заламывания горестных рук и дешевой патетики. Сдержанность всегда позволяет лучше понять то, чего никогда толком не увидишь за пеленой истерик. Тем не менее режиссеру не удалось избежать известной анемичности, ставшей следствием того, что создатели картины замкнулись вместе с персонажами в их безутешном горе. Дистанция между авторами и героями, а некоторая дистанция, не путать с равнодушием, всегда необходима (большое видится на расстоянье…), – здесь довольно часто размывается; временами – в особенно слезные моменты – почти вовсе пропадает. Из-за этого теряется объем, тот самый, который мог бы быть придан, например, благодаря большему доверию к идее параллельных вселенных. Или благодаря любой другой перспективе, способной вывести действие из простой констатации траура по умершему ребенку и связанного с этим трауром душевного паралича. Впрочем, Николь Кидман отчасти проделывает подобную работу за режиссера: ее виртуозное попадание в заданную ситуацию, филигранная нюансировка эмоциональных оттенков и переходов оказываются далеко за пределами одной лишь грамотной фиксации скорби. В любом случае, вряд ли кто-то произнес бы достовернее вопрос, адресованный Богу: почему нужно забирать из этого мира маленьких детей вместо того, чтобы создать еще некоторое количество новых ангелов? Правда, в рамках фильма данный вопрос, увы, так и остался риторическим.
Vlad Dracula
