«Меняющие реальность»: Рецензия Киноафиши
Американские сценаристы в коллективном порядке пересаживаются в режиссерское кресло, дебютируя в нем буквально один за другим. Уильям Монахан («Царство небесное», «Возмездие») снял полудекадентский «Лондонский бульвар», который российские прокатчики для вящей оригинальности переименовали в «Телохранителя». Стюарт Битти («Соучастник», «Пираты Карибского моря») поставил глупый военно-молодежный опус «Завтра, когда началась война», ставший на наших экранах «Вторжением: Битвой за рай». Теперь вот Джордж Нолфи («В ловушке времени», «Двенадцать друзей Оушена», «Охранник», «Ультиматум Борна») выпустил «Бюро корректировки», укорректированное акулами отечественного кинопроката до «Меняющих реальность». В качестве первоисточника Нолфи использовал рассказ Филипа Дика, как водится – превратив шизопараноидальные фантазии последнего в лощеное, холеное, с явственным глянцевым отблеском, кино. Впрочем, в переработке диковской атмосферы Нолфи зашел в известном смысле дальше, нежели все его предшественники: картина дышит таким домашним уютом, таким теплым – в мягких тонах ретро – умиротворением, что не вполне понятно, зачем, собственно, вообще здесь понадобился Филип Дик. Корректировка реальности – вещь как минимум ужасно болезненная – предстает в качестве череды легких, ажурных порханий по разнообразным манхэттенским помещениям, где милейшие люди коротают досуг за милейшими философскими беседами о свободе воли и смысле жизни.
Вот эта плюшевая мягкость происходящего и губит в итоге весь проект, даже если вообще забыть о существовании Филипа Дика и его психотических путешествиях по лабиринтам расщепленного, судорожно пульсирующего «я». «Корректоры реальности» – хранители, ангелы и т. д. и т. п. – предстают элегантной версией то ли Тимура и его команды, то ли банды Квакина из небезызвестного детского произведения: учинить автомобильную пробку или заблокировать телефонную линию в микрорайоне – вот, в сущности, и весь арсенал мер по исправлению человечества. В руках у «корректоров» тетрадочки, где самопроизвольно вычерчиваются линии жизней: самое страшное – красный кружок – это поцелуй. Целоваться ни в коем случае нельзя. То есть можно, но только с тем, с кем предусмотрено высшим планом. Незапланированный поцелуй – великое отступление от предначертания: главный герой должен впоследствии стать президентом, притом очень хорошим, а влюбленности и разные прочие вольности могут отвлечь его от столбовой дороги в Белый дом. Люди в шляпах (обязательно в шляпах: «Со шляпой все двери открыты») обязаны не допустить подобного отклонения от жизненной кривой, поэтому, презрев моральные ограничения, идут на всё, даже на самое страшное: проливают кофе на брюки и переносят балетные репетиции. Ничего не помогает: герой Мэтта Дэймона ужасно хочет целоваться с героиней Эмили Блант, красных кружочков в тетрадочках становится больше буквально с каждой минутой, мир гибнет, будущее в опасности… К тому же «корректоры реальности» время от времени засыпают на рабочем месте и пропускают важные корректировочные задания, из-за чего бедная реальность совсем идет вразнос. То есть Джордж Нолфи снимает, натурально, комедию, сам о том, однако, не подозревая: он уверен, что ставит эдакий философский триллер про любовь и свободу.
Ну, с любовью как бы понятно (на деле, конечно, тоже непонятно, но это лучше вообще для ясности замять), а вот со свободой – полная катастрофа. Нолфи уверен, что некий Верховный (проще говоря, Бог) придумывает план – в тетрадочках, со стрелочками и кружочками: о том, как всем жить. Периодически, правда, Верховный собственные планы меняет (интересный Бог, у которого столько пятниц на неделе!), но старые варианты не выбрасывает, а хранит в архиве. Для протокола. Все четко расписано по пунктам, как в плане Маршалла, допустим, или в плане ГОЭЛРО. Поскольку за всеми не уследишь, Верховный обзаводится штатом помощников, которые надзирают за исполнением вышних предписаний. Надзирают, надо сказать, неважно: спят на рабочем месте, попадают под машины, плохо слышат под дождем, по коридорам реальности могут сновать только в шляпах. Кроме того, вся контора во главе с Верховным периодически берет отпуск: на время Средневековья, например, или с 1910 года до Карибского кризиса. Правда, по выходе из отпуска обнаруживает, что человечество совсем расшалилось, и снова вносит в жизнь корректорскую правку. Нолфи отчего-то уверен, что Возрождение и Просвещение – это золотые века в истории человечества, а равно и период после Карибского кризиса. Вследствие ряда пробелов в образовании он ничего не помнит про инквизицию, расцветшую как раз в эпоху Ренессанса, про Тридцатилетнюю войну, про Великую французскую революцию и якобинский террор, про Наполеоновские войны, про Гражданскую войну в США, про 11 сентября, Руанду, Чечню и т. п., то есть про всю ту нескончаемую и бескомпромиссную резню, которая проходит через все эпохи – красной даже не нитью, и уж тем более не кружочками, а по меньшей мере Ниагарой. Впрочем, возможно, над режиссерским мозгом перед съемками успешно поработали корректоры в шляпах, помогшие забыть всё неприятное, неинтересное и не укладывающееся в графики и диаграммы. Вследствие этого Джордж Нолфи уверен, что стоит только очень крепко поцеловаться – и Верховный перепишет индивидуальные программы, переустановит в судьбе систему GPS, вышлет помощникам конверты с новыми предписаниями и в конце концов даст влюбленным, а то и вообще всем на свете, самим сочинять план. Столь трогательная попытка режиссера реформировать им же придуманную плановую экономику Бога – шаг, безусловно, по-своему выдающийся: перед Джорджем Нолфи здесь можно было бы снять шляпу, если бы шляпа не служила таким универсальным ключом от всех дверей.
Vlad Dracula
