«Конан-Варвар»: Рецензия Киноафиши
Роберт Хауэрд, изобретатель конан-варварства и массы прочей дребедени, всегда пользовался в литературном мире примерно той же славой, какою пользовался в мире кинематографическом Эд Вуд. Хауэрд был добрым, искренним малым; единственная его проблема заключалась в том, что он катастрофически не умел писать рассказы, повести и романы. Несмотря на этот очевидный факт, перекрестный отец Конана, Кулла и Рыжей Сони охотно и в большом количестве сочинял рассказы, повести и романы, которые в один прекрасный момент начали экранизировать далеко не самые худшие режиссеры: Джон Милиус, Ричард Фляйшер, Питер Йейтс (хотя, чего уж греха таить, данные экранизации явно не стали вершиной в их карьере). Было бы странно на фоне нынешнего фэнтези-бума не вернуться к успешно опробованному опыту почти двадцатилетней давности и не воскресить мускулистого добротолюбца, когда-то проложившего Арнольду Шварценеггеру новый (после несколько сомнительных подвигов образца 1969 года), теперь уже окончательный путь на Олимп.
Реанимацией киммерийского терминатора занялся франкфуртец Маркус Ниспел (или, если быть ближе к немецкому оригиналу, Ниспель) – мастер тотальной резни и глубокого бензопилинга. После перезапуска «Техасской резни бензопилой», после авангардного телевизионного «Франкенштейна», переписанного под современные реалии Дином Кунцем, после адского «Следопыта», извращенного ремейка дебютной картины норвежца Нильса Гаупа, после, наконец, перезагрузки «Пятницы 13-го» Ниспел вписал свое имя в еще одну экранную бойню, заваренную едва ли не круче (или, лучше сказать, едва ли не более всмятку), чем все прежние. В этом пропущенном через темные фильтры, предельно законтрастированном месиве, в этом чудовищном костюмном винегрете из первобытности, Античности (разрази меня гром, если Ниспел не украл энное количество кадров даже из «Агоры» Алехандро Аменабара), Средневековья, Африки, Ближнего, Среднего и Дальнего Востока и неоготики – видно, как режиссер сладострастно упивается раскалыванием черепов, вспарыванием животов, отрубанием носов и хлещущими отовсюду кровавыми фонтанами, возникающими по ходу напряженных двадцатилетних поисков девственницы. Недаром закадровый текст гласит, что «хайборийская эра» – эпоха между «гибелью Атлантиды» и «приходом сынов Ария» – «жестокое, но прекрасное время». Ну а уж «если киммериец испытывает жажду, то это жажда крови». Абсолютная вседозволенность (сюжет, состряпанный глубоко по мотивам хауэрдовских опусов, настолько безнадежен, что здесь можно делать действительно всё – навредить уже невозможно) подтолкнула Ниспела к сотворению мегабрутального цирка, основанного на жестоком избиении болгарской массовки и бесконтрольном удовлетворении наиболее мрачных режиссерских инстинктов. С самого первого кадра – со сцены рождения Конана, – где герои ведут себя как в бездарном и пафосном провинциальном театре (эпизод именно театральный, а не киношный), Ниспел дает понять, что им установлены данные правила игры, что зритель должен об этих правилах знать и что он, Ниспел то есть, прекрасно осведомлен о том, что зритель всё знает и понимает. А раз все всё знают и понимают – делай что хочешь и будь что будет. Потомство, если таковое по неосторожности случится, – рассудит.
Vlad Dracula
