«Живая сталь»: Рецензия Киноафиши
Как Ричард Келли из коротенького рассказа Ричарда Мэтисона «Кнопка, кнопка» сделал почти двухчасовую мистическую эпопею под названием «Посылка», точно так же и Шон Леви превратил другой коротенький рассказ классика в многоходовую сказку странствий. Правда, если Келли просто очень сильно расширил и дополнил сюжет первоисточника, то Леви принципиально изменил его смысл. В этом отношении «Живая сталь» оказывается в одном ряду с переделкой «Загадочной истории Бенджамина Баттона» (или, вернее, «Забавного случая с Бенджамином Баттоном»), предпринятой Дэвидом Финчером: здесь небольшой саркастический этюд Фрэнсиса Скотта Фицджеральда превратился в масштабное драматическое полотно, полностью поменяв и язык, и основную идею.
Напомню исходный сюжет, послуживший отправной точкой для авторов фильма. В рассказе Мэтисона «Стальной человек» (Steel; это и «Сталь», и то ли имя, то ли прозвище одного из двух главных героев) хозяин устаревшей модели человекообразного робота-боксера и его механик едут на заведомо проигранный матч, чтобы заработать хоть немного денег на починку агрегата. В дороге робот ломается, но поскольку по внешнему виду невозможно отличить робота от человека, а деньги нужны позарез, – хозяин железного бойца сам идет на ринг, понимая, что в поединке с машиной он либо погибнет, либо останется калекой. Вот, собственно, и всё. Из этой крохотной фабулы, в центре которой – неразделимость мужества и отчаяния, авторы картины извлекают целую одиссею отца и сына, столь популярную в нынешние времена (достаточно сравнить фильм с «Дорогой» Джона Хиллкоута по роману Кормака Маккарти, «В погоне за счастьем» Габриэле Муччино и «Лучшей жизнью» Криса Вайца).
Теперь посмотрим внимательнее, что из этой переделки получилось. В наличии имеются бывший боксер Чарли, обаятельный (Хью Джекман не бывает необаятельным) разгильдяй и эгоист, и его 11-летний сын Макс, который вначале служит незадачливому папаше лишь объектом финансовых операций. Собственно, мысль о сыне Максе родилась у сценаристов при чтении фразы Мэтисона о том, как бывший боксер смотрит на своего робота по имени Боевой Максо: «Он отеческим взглядом окинул предмет, покрытый брезентом, словно сердился на сына за его недостатки, но еще более сердился на тех, кто осмелился на них указать». Сын должен научить отца снова поверить в себя и сделаться наконец хорошим человеком, а для этого им нужен третий. Третьим становится робот-задохлик, случайно найденный на свалке. Вот он-то и есть самый интересный персонаж картины. На двоих с Чарли они разделят историю Рокки Бальбоа (а заодно и боксера Джеймса Брэддока по прозвищу Золушок) и покажут, что такое трансформеры «с человеческим лицом».
Прежде всего, наш робот, как и его хозяин, – из самых низов. Проще говоря, со свалки. Поэтому его называют «народным чемпионом». Он непрезентабельно выглядит, у него простенькая система управления, зато – отличная защита, хороший хук и, главное, очень трогательное и доброе выражение того, что можно было бы назвать лицом. Собственно, их знакомство с Максом начинается тогда, когда металлический боец непроизвольно спасает ребенку жизнь… Там, где быстро ломается отполированный до блеска и нашпигованный техническими новинками робот-«самурай», – наш парень держит удар. Победа над моделью-«панком», словно сошедшим с кадров «Безумного Макса», для нашего парня лишь разминка. Его главная цель – посрамить чемпиона, которого сконструировал капризно-гламурный японский суперпрофи. Простой, добрый и трудолюбивый американец достоин состязаться с любым изобретением хитрого японского ума – вот одно из авторских посланий, адресованных зрителю. И послание это весьма актуально. Другое послание, более широкое и обобщающее, гласит: работая без устали и не оставляя веры в собственные силы, ты добьешься абсолютно всего и с самого низа неизбежно поднимешься к высшей лиге и чемпионскому финалу. Это и есть Американская мечта. Именно она объясняет не только предсказуемость фабулы (в конце концов, не бог весть какая детективная интрига здесь заложена!), но и стопроцентную предсказуемость развития характеров. Уже через 15 минут мы точно знаем, каким станет отец к концу фильма, каким – сын, а каким – робот. И это не просчет создателей картины, но тщательно продуманный ход: предсказуемое – значит проверенное временем, надежное, старое/доброе. А от старого/доброго не отказываются, особенно на фоне острой мировой конкуренции, с той же Японией к примеру.
Идем дальше. Нашего героя-робота зовут Атом. Атом (в переводе с греческого – «неделимый»), как мы помним, мельчайшая и в то же время базовая частица: из нее все и состоит. Применительно к данному случаю это – маленький человек (смысл фильма, разумеется, не в роботах, а в людях), который вместе с тем есть базовая единица и тягловая сила общества. Все строится на простом, обычном, маленьком человеке, на стандартной ячейке: только такое существо может целенаправленно добиться победы, собрав в кулак всю свою индивидуальную волю, а добившись победы – стать символом и представителем всех. Именно поэтому Атом – «народный чемпион». Его противник – робот-чемпион Зевс, то есть повелитель богов. Простой, стандартный, маленький человек должен бросить вызов небожителям. То, что в фильме называют «человеческим стилем» бокса, – не только манера держаться на ринге: это, прежде всего, закат эры богов, безжалостных к тяготам и чаяниям маленького человека.
Схватку Атома и Зевса один из репортеров именует битвой Давида и Голиафа, что опять же не случайно. В Библии простой пастух побеждает надменного, закованного в броню великана, дабы в итоге, после некоторого количества перипетий, стать царем своего народа. И если Давид играл на гуслях перед старшими и пел перед Богом, то Атом танцует перед публикой. Вспомним, что пение и танец – две наиболее древние формы ритуала. Для персонажей фильма танец «народного чемпиона» – удачный маркетинговый ход, но для самого фильма этот танец – священнодействие. В нем воля простого человека, бросившего вызов богам, экстатически соединяется с волей всех, так что теперь она уже не может не победить. И не столь важно, входило ли это в изначальные авторские намерения, – важно то, что получилось. А получившееся раскрывает нам как на ладони сознание конструкторов «Живой стали» и демонстрирует анатомию Американской мечты во всех ее слоях и срезах, вдоль и поперек и сверху донизу.
Сергей Терновский
