«Между»: Рецензия Киноафиши
Если Джеймс Мактиг в «Вороне» изобразил последние дни Эдгара Аллана По, то Фрэнсис Форд Коппола в «Между» изобразил посмертное существование классика. Надо сказать, посмертное существование оказалось не менее насыщенным, чем последние дни: из собственных алкогольных грез и личности Джона Кьюсака По перебрался в личность Бена Чаплина (в отличие от Кьюсака Чаплин и вправду похож на своего персонажа) и в чужие алкогольные грезы, на сей раз принадлежащие некоему третьесортному писателю, приехавшему в некий третьесортный городок продавать некий третьесортный роман, не нужный никому, кроме некоего третьесортного шерифа. Писателя зовут Холл Балтимор (привет месту, где классик скончался в алкогольно-наркотическом бреду), городок – Swann Valley, что означает Лебединная (именно так, с двумя «н») Долина, а роман – «Охотник на ведьм». Играет писателя Балтимора Вэл Килмер, к 2011 году изрядно погрузневший и начинающий невольно пародировать Марлона Брандо – полковника Куртца в «Апокалипсисе сегодня».
Собственно, все действие происходит во сне самого Копполы, коему не так давно в Стамбуле приснились девочка-вампир с металлическими брекетами, восставшие из гроба дети и еще некоторое количество готических субпродуктов. С ними-то Коппола и отправился в свободное от голливудских акул плавание (теперь он исключительно сам придумывает и финансирует свои картины), благоразумно решив, что экранизировать собственные сны – занятие ничуть не хуже, чем экранизировать произведения Джозефа Конрада, Марио Пьюзо или Мирчи Элиаде. Однако снами дело не ограничилось: попутно автор «Крестного отца» экранизировал еще и собственную публичную исповедь самому себе. Здесь и рассказ о гибели ребенка (Коппола потерял сына при таких же обстоятельствах, при каких герой Килмера потерял дочь), и много других глубоко личных подробностей, главная из которых – творческий кризис, о котором Коппола подробно и громко печалится на протяжении всего фильма.
И действительно: точно так же, как у писателя Балтимора не клеится повествование (дело упорно не идет дальше констатации тумана, висящего над озером), – у Копполы разваливается сценарий. Некоторых персонажей, например тусовщиков-готов на противоположном берегу реки, можно вообще убрать без всяких потерь для сюжета и даже атмосферы. В сущности, вся функция упомянутых готов сводится к тому, что их молодой гуру – томный и жеманный декадент Фламинго – один раз томным и жеманным голосом декламирует Бодлера, но, право же, Бодлера можно было прочесть и повеселее, не так интенсивно и вдобавок непроизвольно пародируя стилистику Дэвида Линча.
Впрочем, на этом берегу дела обстоят не лучше. Пока мастерящий домики для летучих мышей и механические вампиробойки шериф-графоман в колоритном исполнении Брюса Дерна ангажирует исписавшегося литератора-ведьмографа на создание совместного романа «Вампирские казни», сам литератор, набираясь виски, проваливается в иссиня-черный галлюциноз (пару раз даже с элементами 3D), где манера Дэвида Линча монтируется с декорациями Роджера Кормана, привидения вещают о массовом детоубийстве, а выбеленная девочка с металлическими брекетами (то ли та, что лежит в покойницкой с осиновым колом в сердце, то ли другая) чередуется с призраком Эдгара По. Сами по себе все эти компоненты, в общем-то, прекрасны, но связи между ними нет почти никакой, так что к финалу сюжет окончательно рассыпается, ибо Коппола откровенно не знает, чем ему завершить свою безадресную сомнамбулическую исповедь. Подобно тому как на часовой башне Суонн-Вэлли семь циферблатов показывают разное время, персонажи и линии фильма, рассогласованные и подтачиваемые анемией, тянут в разные стороны, никого и никуда, в сущности, не ведя. Бабочка, с которой начинается самый первый кадр, так и останется застывшим изображением: в ней уже определенно не осталось жизни, чтобы когда-нибудь взлететь.
Сергей Терновский
