«Тепло наших тел»: Рецензия Киноафиши
«Тепло наших тел» – экранизация опубликованного в 2010 году одноименного дебютного романа Айзека Мариона (молодого сиэтльца, никогда не учившегося даже в колледже и всю жизнь работавшего на самых эксцентрических должностях: поставщика смертных лож для пациентов хосписа, надзирателя во время родительских встреч в доме опеки и т. п.) – фактически вариация на темы «Ромео и Джульетты». Собственно, главных героев так и зовут: она – Джули, он – Р, просто Р, ибо последующие буквы своего имени забыл, когда утратил память в результате смерти. В роли клана Монтекки выступают мертвецы-зомби, из которых Р – самый смышленый. На втором месте по смышлености, разумеется, друг главного героя, своего рода Меркуцио, точнее – просто М. Правда, он не столь карнавально-ироничен, как шекспировский Меркуцио, и вдобавок в финале выяснится, что его зовут Маркус, – но схема уже запущена в действие и работает безотказно… В роли клана Капулетти – живые, обороняющиеся от зомби всеми холодными и огнестрельными способами, какие только можно измыслить. Впрочем, перспективы у Капулетти не самые радужные. Точнее, перспективы всего две: или быть съеденным частично – и тогда превратиться в Монтекки; или быть съеденным полностью – и тогда уж превратиться в обычный гумус, он же перегной. Превращение в Монтекки тоже не фонтан: со временем, когда атрофируются последние остатки человекообразности, трупы сдирают с себя кожу и трансформируются в «скелетов» – плохо нарисованные на компьютере сущности полугуманоидного вида, очень быстро бегающие и превосходящие своей злобностью всё живое и мертвое, а также то, что располагается в промежутке между этими двумя крайностями.
Да, самое интересное: наиболее вкусная часть человека – головной мозг, вследствие чего все любители полакомиться человечинкой, будь они с кожей или без, первым делом совершают вынос мозга… из черепной коробки. Те, которые потупее, едят всё сразу, а те, которые поумнее, – делают запас и, в свое удовольствие потягивая чужое серое вещество, погружаются в воспоминания экс-обладателей упомянутого деликатесного продукта. Собственно, и новейший Ромео, завидев новейшую Джульетту, укрепляется в любви только после того, как полностью съедает мозг ее суженого. Несмотря на все в высшей степени галантные извинения, доносящиеся с экрана, – зрелище не для слабонервных. Хотя и в чрезвычайно милом и трогательном обрамлении…
Вообще, с трогательностью Джонатан Ливайн, режиссер и автор сценария, как минимум переборщил. Ему так хотелось сообщить зрителю, что любовь легко и быстро превозмогает все препятствия, включая смерть, не говоря уж о страсти к поеданию чужого головного мозга, – что благостная сентиментальность чрезвычайно быстро залила экранное пространство, повсюду распространяя флюиды умиротворенности и умиления. На протяжении всего фильма Ливайн очень торопится – торопится сказать о добром и вечном: поэтому «трупаки», прекрасно различающие любой аромат живой плоти, вдруг коллективно не слышат запаха впервые прибывшей в зомби-аэропорт Джульетты; поэтому они же, еле передвигающиеся, вдруг начинают – по мановению волшебной режиссерской палочки (кишечной? синегнойной? палочки Коха?) – скакать резвым аллюром из одного угла кадра в противоположный; и поэтому М, едва способный промычать несколько нечленораздельных звуков, неожиданно выдает полновесное возвращение связной, почти не прихрамывающей речи. Зараженные мертвецы, лишь взглянув на взявшихся за руки влюбленных, демонстрируют столь стремительное преображение (как сказал бы Лев Толстой, воскресение), такую благодатную сердечную прыть, что зомби-драма, начинавшаяся с шекспировских мотивов, на глазах превращается в галантно-воспитательную идиллию, стремительно движущуюся от Шарля Перро к Пьеру Мариво. И чем ближе к финалу, тем решительнее торжество феномена, который иначе как эксгумацией французского Просвещения и не назовешь. Но согласитесь, в этом есть особый извращенческий шик: на протяжении 97 минут выедать мозг зрителю исключительно в видах строжайшей и неоспоримой благонамеренности…
Сергей Терновский
