«Хоббит: Пустошь Смауга»: Рецензия Киноафиши
Все, что не умерло в первой части «Хоббита», благополучным и естественным образом перекочевало во вторую. Русские народные ушанки, кельтские прически а-ля Астерикс & Обеликс, бесконечные шутки-прибаутки и прочий средиземномордорский карнавал, – Питер Джексон, по обыкновению, в ударе и ловко штампует один сочный кадр за другим. «Папа, а почему из нашего туалета лезут гномы?» – изумленно спрашивает человечье дитя. «Может, это к деньгам?» – добавляет другое человечье дитя, присутствующее при сем празднике жизни. «Это твой брат?» – рассматривая фамильное изображение, вопрошает эльф гнома. «Это моя жена!» – отвечает спрошенный гном не без явной обиды в голосе. «Ты живой?» – окликает один персонаж другого. «Это ненадолго!» – весело отзывается тот. И над всем потешным лейб-гномьим полком разлито сладостное предвкушение, звучащее по-русски несопоставимо более эффектно, нежели по-английски: «День Дурина наступает послезавтра». Собственно, отечественные прокатчики, склонные к произвольному переименовыванию оригинальных названий во что угодно, вполне могли назвать вторую серию «Хоббита» в духе новейших российских офисно-разбойничьих комедий охлобыстинского посола: «Хоббит: День Дурина». И нимало не погрешили бы против истины…
Конечно, Джексон не только шутит. Джексон предоставляет полный набор развлечений. Здесь и пламенная межвидовая любовь молодого гнома и молодой эльфийки (всего-то 600 лет от роду: разве это возраст для девушки?), караемая эльфийским законом о запрете гномосексуализма. Здесь и красочное офтальмологическое хоррор-шоу (пожалуй, действительно лучшие кадры во всей второй серии), в ходе которого обнаруживается, что загадочный Некромант и есть Саурон. Здесь и своего рода политическая сатира, обеспечиваемая отличной игрой Стивена Фрая в роли Бургомистра Озерного города; драматургически это, правда, бледная тень того, что с легкостью делали Евгений Шварц и Николай Эрдман в несравнимо более жестоких цензурных условиях. И конечно же, еще целая прорва разнокалиберных аттракционов. Медведь-хозяин, в порыве гостеприимства желающий откушать своих гостей-гномов. Не менее гномолюбивые гигантские пауки, которые аппетитно обсуждают гастрономические достоинства посетителей леса. Наконец, симпатичнейший дракон, за коего, как и за Некроманта/Саурона, тоже работает Бенедикт Камбербэтч: в новозеландском Лихолесье никто не должен есть свой лембас даром, на полставки. Дракон, надо сказать, у Джексона и вправду получился очень душевный: вкрадчиво-разговорчивый, с добротной финансово-политической подоплекой, с юмором, с огоньком, способный зажечь на раз. Рассматривать его умудренную конфуцианскую физиономию и холеное пожароопасное брюшко – чистое удовольствие. И Джексон, конечно, выбрал идеальный момент, чтобы прервать вторую серию: как раз когда очаровательный владелец одноименной пустоши, с полутора тысячами валькириных сил под чешуйчатым капотом, взлетает, дабы задать жару окрестным жителям и устроить им напалмовый апокалипсис сегодня. Наверное, именно здесь была бы наиболее уместной коронная фраза Эдварда Мэроу: «Спокойной ночи. И удачи».
Сергей Терновский
