«Отель "Гранд Будапешт"»: Рецензия Киноафиши
В «Королевстве полной луны» Уэс Андерсон вел зрителя из кукольного домика через любовные перипетии к Всемирному потопу, то есть через всю историю: от сотворения мира до апокалипсиса. В «Отеле “Гранд Будапешт”» Андерсон перепридумывает – в духе магического реализма, ставшего феерией, – Европу XX века. Ту Европу, которой, разумеется, никогда не было и которая именно поэтому гораздо ближе к реальности, нежели конструкции и реконструкции из учебников и монографий. В наши дни Автор, безымянный Автор с большой буквы, вспоминает, как в ключевом и осевом 1968 году посетил затихший, полуумерший, музеефицированный отель «Гранд Будапешт» – сердце некогда существовавшей Республики Зубровка (помните поэму «Москва – Петушки»: «В одну из пятниц, например, когда я совсем был тепленький от зубровки…»?), кою создатели фильма нарисовали по лекалам чешской части Австро-Венгрии. И в 1968-м Автору была рассказана вдохновленная новеллами Стефана Цвейга история о 1930-х, эпохе призрачного и утрированного расцвета между двумя мировыми войнами. История и эпоха нарисованы карамельно-пастельными красками. Ставший отелем «Гранд Будапешт» бывший универмаг «Карштадт» в саксонском Гёрлице (что рядом с Польшей и Чехией), выполненный в стиле ар-нуво, превратился в роскошный кремовый торт, в чьих кондитерских внутренностях, как и в чреве пирожных от господина Мендля, спрятаны орудия и движущие причины всевозможных убийств, побегов и прочих блистательно сыгранных аттракционных номеров с безупречным и отборным актерским составом.
Собственно, само полузаконное эмигрантское пребывание беженца – жертвы пыток и геноцида – Зеро Мустафы, сделавшегося зубровским коридорным, и есть сложносочиненный аттракционный номер, неутомимо разветвляющийся на всё новые и новые лица и сюжеты: с лыжными погонями, фуникулерами, цитированием романтической поэзии, тюремными зарисовками, фокусами монастырской конспирации и прочими атрибутами, периодически превращаемыми в покадровую анимацию – в духе «Бесподобного мистера Фокса». Каждое душевное и телесное движение, каждый жест, каждый намек и полунамек, каждая черточка ландшафта, заботливо созданного на студии Babelsberg, – все отточено до микрона, выверено избирающей бескомпромиссные ракурсы камерой Роберта Йомана, эксцентричным и радикальным монтажом Барни Пиллинга и превращающимися из фона в густейшую питательную среду интерьерами Адама Штокхаузена. Гиперизобретательно, остроумно и сентиментально Андерсон конструирует золотую (как бы золотую, конечно) предвоенную эпоху, обнуленную Нюрнбергскими съездами и Мюнхенским соглашением. Эпоху, когда все мужчины, кроме совсем уж отпетых уголовников, были усаты, девушки – нежны, старушки (отдельная песня феерический грим Тильды Суинтон) – взбалмошны и состоятельны, а оркестр балалаечников играл на финальных титрах камаринскую, бодро выплясываемую нарисованным мужичком. Эпоху, которую уже готовятся встретить на перегоне между станциями угрюмые люди в черной форме, чья эмблематика слишком очевидно напоминает эсесовскую…
Сергей Терновский
