«Война Анны»: Рецензия Киноафиши

Не всякому режиссёру простят такую первую сцену: маленькая голая девочка выползает из полной убитых евреев земляной ямы. Конечно, никто бы не скривился на людях, но подумали бы: это удар ниже пояса, это он слезу выжимает. Да и трюизм — что нам шесть миллионов и двадцать шесть миллионов и вплоть до шестидесяти миллионов. Что нам катастрофы истории глазами маленького человека, все эти дни Иванов Денисовичей и годы Анны Франк — всё уже было, зачем?

Но Федорченко обезоружит и самого циничного оппонента отсутствием сентиментальности. Нет, нам не предлагают проливать сопли или примерять на себя обстоятельства героев. Какие уж тут обстоятельства: девочка-дошкольница случайно выжила и случайно спряталась в камине в оккупационной комендатуре. Которая разместилась как раз в школе. Немцы деловито переписывают население, украинские коллаборационисты деловито убивают недочеловеков, Анна занята выживанием. Теперь она — незаконный насельник человеческого жилья, наравне с крысами, голубями, тараканами. Плакать некогда: добудь воды, добудь еды, прячься, охоться либо умри.

Потому, с одной стороны, это история Робинзона, изгнанника. Или даже история последнего человека исчезнувшей цивилизации, собирающего мир из её осколков. Шуба из чучела волка, портянки из партийных транспарантов, куклы-собеседники из анатомических моделей. Война Анны оказывается ещё и игрой Анны, где ночная опустевшая школа превращается в волшебный замок для единственной королевы.

С другой стороны, исчезнувшая для мира живых Анна — призрак этого замка. Она живёт в потусторонних местах, где традиционно прячутся духи: в печи, за зеркалом. Выходит она по ночам, знают о ней лишь животные: добрый спутник кот и фашистский пёс, охраняющий периметр комендатуры на школьном дворе. Призрачной рукой Анна похищает еду, открывает окна и меняет местами предметы.

Но как Анне пройти мытарства между жизнью и смертью и вернуться в царство живых? Перебежать через морозную границу, оберегаемую цербером, или разжечь огонь и вылететь в небо по трубе?

Наталья Мещанинова, создавшая мастерский сценарий практически без диалогов, расставляет символические координаты мира Анны, где всё преображено и всё имеет значение. Так получилось, что все предметы «остранены», и таким образом оказываются магическими. Фильм теряет черты военной драмы или психологического триллера. Теперь это притча с метафизическим уклоном.

Вот в волшебную ночь перед рождеством Анна задержалась дольше положенного и попала на шабаш пьяных немцев в комендатуре. С гиканьем и уханьем носятся из комнаты в комнату участники чёрной мессы, как гоголевские черти. Зал пирующей нечисти украшают растяжки с рекламой «Мистерии-Буфф» Маяковского. Ёлку венчает серебристая голова Гитлера. Они не видят Анну: потому ли, что демоны не замечают человека, потому ли, что она мертва для них. Но один, Крампус в мочалочной бороде, вдруг замечает — и даёт подарок. Два кусочка сахара, на самом деле, как всякий адский презент — смертельное оружие.

Глазами Анны её жизнь разделяется на первобытные и волшебные составляющие. Вернее, не разделяется, а существует в единой системе, в очерченном круге. Охота на голубей, сбор воды, чтение карт, попытки молитвы, сбор сокровищ, беседы с котом. Что происходит на «большой» войне большого мира, кто знает. Ребёнок, Анна в начале фильма видит мир фрагментами: земля, тела, колючки, сапоги и склонившиеся лица. Затем, с другой стороны зеркала, как бы сквозь смутное стекло, девочка видит также непонятные ей фрагменты существования комендатуры. От агитационной работы до избиения недовольных и случайных совокуплений. И само здание комендатуры она первоначально осознает фрагментами.

Но Анна в этих чудовищных обстоятельствах взрослеет, и к моменту отчаянной попытки бегства уже знает всё. Каким образом этот переход, этот экзамен в дьявольской школе, передаёт Федорченко, как преломляется детский взгляд в камере Алишера Хамидходжаева — тайна. Нерасчленённое восприятие маленького ребёнка уступает место системе. И — разделению. Тогда мир оказывается жалким.

В мире звучит преисполненная ненависти многоголосица вавилонского столпотворения. Кстати, среди разноязычия почти не слышно русского языка. Анна слышит плач жертв на идише, немецкие окрики, украинскую речь. Русский остаётся письменным языком, в мире школы — мёртвым, как латынь. Сваленные в кучу учебники, фамилия Маяковского, старая карта и подписи под экспонатами в школьном музее. Они похожи на нерасшифрованные надписи в обезлюдевшем храме знания. Люди врут, но не математика, не физика, не география. Врёт лишь самописная карта, «политическая» география.

А вынужденная молчать Анна и вовсе лишена языка: только кота подзывает на родном. Война превращает живых людей в привидений, в бессловесные тени, но эти привидения могут мстить. Призрачная рука берёт фашистские стрелы, которые те пригвоздили к карте, от Парижа до Москвы, и бросает их в сердце зла обратно.

Андрей Гореликов