«Универсальный язык»: Рецензия Киноафиши
Трудности перевода в морозном Виннипеге.
Говорить определенно об «Универсальном языке» сложно. Почти как пересказывать собственный сон. Канадский режиссер Мэттью Ранкин еще в дебютном «Двадцатом веке» проявил себя как мастер перевода «сознательного» в «подсознательное», хотя рассказывал о вполне конкретных людях и событиях — биографии премьер-министра страны Уильяме Маккензи Кинге, которую превратил в абсурдную фантасмогорию.
«Универсальный язык» складывается из этой же парадигмы — создавать не миметическую реальность, имеющую черты правдоподобности, а конструировать нарочито искусственный симулякр, в котором в Канаде говорят на фарси, а индюшкам полагается отдельное место в автобусе.
В занесенном снегом минималистском Виннипеге (родном городе Ранкина) все надписи и реплики только на персидском. В местной школе, в которой ирано-канадские детишки учат французский, один очень строгий учитель объявляет, что уроки отменяются до тех пор, пока нерасторопный Омид (Собхан Джавади) не найдет украденные индюком очки и не прочтет надпись на доске. Его одноклассница Негин (Роджина Эсмаили) после уроков находит вмерзшую в лед банкноту в 500 риелей и решает, что на эти деньги Омид сможет купить себе новую пару очков. Вместе со старшей сестрой Назгол (Саба Вахедиусефи) она отправляется на поиски топора, чтобы разрубить лед, пока местный экскурсовод Массуд (соавтор сценария Пируз Немати) сторожит ее находку.
За день до этого в Монреале утомленный и еле различимый на фоне серых стен Мэттью (сам Ранкин) увольняется из правительства Квебека. Он возвращается на автобусе в Виннипег, чтобы повидать маму, которую давно не видел. Без видимого изумления Мэттью узнает, что в его старом доме живет другая семья. Не удивляется он и тому, что вместо мамы на звонок ему отвечает неизвестный мужчина, который приглашает встретиться вечером в популярной в Канаде сети «Тим Хортонс», которая, разумеется, тоже выполнена в иранском стиле. Этот весьма условный сюжет обретает цельность только в самом конце.
На этот раз в качестве источника Ранкин использует собственную биографию и воспоминания. Историю про найденные во льду деньги Ранкин услышал еще в детстве от бабушки. Дальнейшая одиссея Негин и Назгол, как и история с попыткой помочь Омиду, явно отсылает к трогательному фильму Аббаса Киаростами «Где дом друга?» (в нем мальчик пытается вернуть тетрадку своему однокласснику и спасти его от исключения).
«Универсальный язык» это вообще один большой оммаж иранскому кино. В начальных титрах упоминается Виннипегский Институт интеллектуального развития детей и молодежи, который отсылает к иранскому Институту Канун (из него выпустилось целое поколение известных режиссеров). Его логотип — индюшка — служит главным комическим лейтмотивом фильма.
Иранский культурный код Ранкин скрещивает с канадским. Стилизованная под 80-е реклама безумного продавца мебели Жана с шутливой фамилией Суиссюр, которая переводится с французского, как «я уверен» (эту фразу он постоянно выкрикивает), — это любовное воспоминание из детства Ранкина. Бежевый цвет костюма его персонажа Мэттью — единственного англо-канадца в фильме — считывается как намек на невыразительность и пассивность национального духа. Пламенная речь его начальника в правительстве Квебека отсылает к попыткам этой провинции обрести независимость. А склонность к иронии и абсурду — это мостик к общему духу виннипегской киноволны (см. фильмы ее лидера Гая Мэддина).
Под всеми этими интертекстуальными сугробами Ранкин спрятал интимные переживания. Как и его альтер эго Мэттью, он целый год проработал в Службе Национальных парков Канады, а незадолго до съемок «Универсального языка» потерял отца и мать. Кажется, вся эта нелепая и причудливая надстройка из отсылок понадобилась Ранкину, чтобы отсрочить разговор о главном. Сцена в финале, когда Мэттью заходит в темную комнату матери, стоит десятка остроумных и не очень аллюзий к Киаростами.
Сила и слабость фильма в его оригинальности. Элементы визуального языка Ранкина, который использует длинные, статичные и симметричные планы, а также великолепно блеклую цветовую гамму и по-бруталистки аскетичные бетонные декорации, напоминают одновременно приемы Уэса Андерсона и Жака Тати, но вместе образуют своеобразный стиль. Ранкин это Рой Андерссон наоборот. Если швед прославляет банальность в своих икеевских интерьерах, заставляя вглядываться в прозу жизни и превращая повседневное в надобычное, то канадец добавляет эксцентричность в настройки своей реальности по умолчанию. «Универсальный язык» — это триумф чудачества и вычурности, рациональная стилизация под сновидение.
Возможно, именно это не позволило Ранкину поступить в иранскую киношколу. Киаростами, Махмальбаф, Панахи ставили вопрос о природе кинореальности. Ранкин в своем фильме утверждает ее как конструкт. Из соединения иранского и канадского кино, абсурда, иронии и искренности получается не сплав, а неидеально работающий механизм. Хотя мысль о том, что универсальный язык — это язык кино, который доступен всем, очень соблазнительна. Неудивительно, что фильм получил синефильский приз зрительских симпатий в Каннах.
